Книга Ягодное лето - Катажина Михаляк

– Она, – с гордостью кивнул Алек, а Павел шепнул Габрысе:

– Смотри, благодаря тебе Чайковский стал популярен у народа.

– Вот это новость! Вот это новость! – старик радовался как ребенок. – Но не смею больше вас задерживать. Идите вот туда, до каменного забора, – он показал на тропинку, петляющую между полями. – Там свернете налево, дойдете до ворот – и вы, господа, на месте.

– Спасибо, – улыбнулась Габрыся. – Надеюсь, мы станем добрыми соседями.

– Всегда к вашим услугам. Денба, пасечник, – он галантно поцеловал ей руку.

Уходя, Алек помахал ему рукой, и Денба, пасечник, помахал ему в ответ.

– Какие славные люди тут живут, – сделал мальчик вывод из своих первых впечатлений о польской глубинке.

Они шли не торопясь, впереди у них было еще полня, поэтому они наслаждались свежим воздухом, тишиной и спокойствием осенних полей, солнцем, которое светило тут как будто ярче, чем в Варшаве, щебетом птиц, ищущих, чем поживиться в ближайшей канавке…

Забор, до которого они дошли минут через пятнадцать, был очень старый. Он был сделан из гладких, полированных валунов и кое-где покосился, но все равно имел очень представительный и солидный вид. Они повернули влево, как сказал им Денба, и через несколько метров остановились около высоких, железных, покрытых ржавчиной ворот, увенчанных гербом, который невозможно было рассмотреть. Тропинка за воротами слегка изгибалась. Дом не был виден за густо растущими кустами жасмина.

– Не хочу смотреть! Не хочу смотреть! – вдруг воскликнула Габриэла, закрывая глаза руками.

– Ты слегка опоздала, – заметил Павел. – Со вчерашнего дня это вообще-то твой дом.

– Тетя, я тебя провожу, – Алек взял девушку за руку. – Только не подглядывай!

Они прошли несколько десятков метров по заросшей травой дорожке, потом мальчик остановил Габриэлу прямо лицом к дому и торжественно провозгласил:

– Уже можно.

Габриэла медленно открыла глаза – и потеряла дар речи.

«Ягодка» была прекрасна.

Подъезд, некогда усыпанный гравием, вел к самой лестнице, к широким ступенькам, украшенным с обеих сторон каменными балюстрадами, а классический портик с крышей покоился на четырех колоннах. «Ягодка 1836» – гласили потемневшие от старости латунные буквы. Широкие двустворчатые двери приглашали внутрь дома.

С левой стороны был двухэтажный флигель с плоской крышей, посередине дом был одноэтажным, с покатой крышей и с целой вереницей маленьких мансардных окошек. Фасад здания отличался простотой, четкими пропорциями и каким-то интеллигентным шиком, свойственным зданиям старинной архитектуры. Не было ничего лишнего – ни единой лишней завитушки, ни единого украшения. Резные балясины балюстрады, стройные колонны портика, карнизы и карнизики, украшенные искусной резьбой наличники окон на первом этаже – все это было удивительно гармонично и красиво. И вызывало печаль.

Потому что двор был почти полностью разрушен, штукатурка кое-где обвалилась, окна едва держались, крыша зияла дырами, некоторые из дыр были грубо залатаны толем, а черепица почти вся осыпалась и валялась на земле вокруг дома.

– Может быть, внутри будет получше, – Павел потянул очарованную, но одновременно расстроенную Габрысю к крыльцу. – Смотри, даже свет есть.

И действительно, когда они нажали выключатель, в холле зажегся свет.

– Ого, этот холл больше всей моей квартиры! – заметила Габриэла, оглядываясь по сторонам. На второй этаж вела дубовая лестница, которую когда-то украшали резные перила, а сейчас на их месте красовались грубые сосновые доски.

– Тетя, тут бальный зал! – крикнул из помещения с правой стороны Алек.

Они поспешили на зов мальчика, чувствуя, что отчаяние сменяется надеждой и уверенностью.

Они действительно оказались на пороге некогда роскошного бального зала. Все тут было прекрасно: много места и воздуха за счет огромных окон от пола и до потолка, дубовый паркет с наборным рисунком в виде звезд, в котором когда-то отражались сияющие люстры, широкие двери с противоположных сторон, ведущие на террасу и в сад. А в саду высились и заглядывали в окна огромные деревья, которым было по нескольку сотен лет: лиственница и устремленная в самое небо корабельная сосна.

Из бального зала Габрыся, Павел и Алек разошлись в разные стороны: мальчик по крутой лестнице полез на чердак, Павел направился налево – во флигель с башенкой, а Габриэла решила пройтись по комнатам первого и второго этажа. Гулкую тишину пустого дома теперь нарушали звуки шагов, и то и дело раздавались восхищенные возгласы:

– Тетя, тут чемоданы, сундуки и ящики! Ой, и еще засушенная летучая мышь!

– Габрыся, тебе стоит на это посмотреть! Тут изразцовая печь – и какая!

– Алек, это будет твоя комната! С выходом в садик!

Когда через час они наконец сошлись на террасе, глаза у всех троих горели радостью и приятным волнением.

– Ну что, мальчики? – Габриэла заговорила первая. – Переезжаем? Будем здесь жить?

– Я в той комнате с балконом, да?

– Да, она будто создана для тебя.

– А ты, Габрыся? Ты нашла свое место? – Павел обнял девушку и поцеловал ее в губы.

– Да. Там, во флигеле, на самом верху, в башенке. Когда Алек будет засыпать, ты будешь забираться по водосточной трубе ко мне на балкон и стучать в окошко. И я, может быть, тебя впущу. А может быть, и не впущу, – лукаво улыбнулась Габрыся.

– Если ты меня не впустишь, я пролезу в трубу. Я осмотрел крышу: перекрытия выглядят надежными. Стены тоже, кажется, в порядке. Только кое-где потолок перекосился, и там завелся грибок. Есть ток, есть вода – чего еще желать?

– Денег.

– Ну, в мраморном дворце ведь мы жить не собираемся.

– Да не на мрамор. Деньги нужны на ремонт крыши, стен, окон, дверей, потолков и так далее. Я как следует изучила результаты экспертизы – тех средств, которые у меня сейчас есть на счету, хватит только на первый этаж.

– Ну так и на первом этаже можно было бы жить.

– И в моей комнате тоже, – вмешался в разговор Алек. – И, тетя, у меня есть копилка. Я вытащу из нее все и добавлю тебе.

– Ну вот, видишь? А я начну откладывать с зарплаты. Ни к чему мне новая зимняя куртка.

– Так что не ломайся, тетя, мы согласны здесь жить, – сообщил Алек так серьезно и важно, что взрослые не удержались от смеха.

С террасы они вышли в парк.

Здесь было много вековых деревьев: сад находился под защитой общества охраны природы, а местные жители не пустили на дрова двухсотлетние каштаны, дубы, сосны и лиственницы (в отличие от других подобных заброшенных парков и садов в Польше этому повезло), поэтому парк уцелел. И Габрыся с благодарностью подумала, что этих людей, которые сберегли для нее эту красоту, она обязательно полюбит.