Книга Плавучая опера - Джон Барт

- И мне хотелось, - вмешивается Джинни, не отрываясь от точилки.

- Старею, видимо, - предположил я. - Ты же знаешь, я и никогда-то особенно не распалялся.

- Ты мне не рассказывай, когда распаляешься да почему, - говорит. - Записку мою получил?

- Угу.

- Пишешь мне всякую ерунду, думаю, давай-ка и я ему ерунду напишу.

Смешно.

- Не знаю, что там Марвин накопал, - говорю. - Обещал к вечеру заключение свое прислать, почитаем, как в следующий раз зайдешь.

Я был уверен, что сообщение о визите к Марвину ее изумит, но в отличие от Гаррисона Джейн и бровью не повела.

- Ну и молодец, давно пора было к доктору сходить, - говорит. - Значит, как? - Со стола моего спрыгнула. - Увидимся попозже у нас дома, правильно? По "Манхэттену" со льдом как раз впору будет. Пожалуйста, не позволяй Джинни по солнцу бегать, послеживай. У нее, правда, зонтик, но все равно, печет ужасно.

- Договорились.

- Хочешь, забегу за ней после парикмахерской, я через часок освобожусь, не больше. А если вы раньше закончите и она тебе надоест, запихни ее в машину, и пусть едет домой. Ей нравится без родителей разъезжать. Да и Бога ради, про мороженое не забудь.

- Ни в коем случае.

- Пока, миленькая. - Джейн поцеловала девочку. - Привет, Тоди, увидимся.

- Пока, мамочка.

- Привет, - говорю, и дверь за ней закрылась. Сильное впечатление, не скрою: всего два года прошло с тех пор, как я ее обидел, и до возобновления нашего романа в 1935-м, а Джейн за это время кое в чем куда более цельной личностью стала, в частности непредсказуемость у нее появилась. Любопытно, очень даже любопытно, что она теперь предпримет, ведь я-то условие, которое она в своей записке поставила, выполнил, - впрочем, я же об этом не узнаю, меня уже на свете не будет, а жалко, что так в неведении и умру, - за целый день в первый раз чего-то жалко стало.

- Пойдем на кораблик посмотрим, малышка. - Джинни к этому времени успела искрошить весь карандаш до самого основания.

- Пойдем, Тоди. - И вежливо меня за руку берет.

Мы вышли на палящее солнце и двинулись вдоль раскаленных стен к Длинной верфи, где вдоль причала, заняв его от края до края, вытянулась наша баржа. В отличие от таких же, что курсируют по Миссисипи, "Оригинальная и Неподражаемая Плавучая Опера Адама" была построена без всяких золотых или пряничных финтифлюшек и прочих нелепостей. Даже оставляла впечатление суровой простоты, поскольку делали ее с тем расчетом, чтобы сумела выдержать перепады погоды, вечно капризной у нас в заливе и в бухте Танджер-Саунд, а при случае смогла бы и в океан выйти без опаски. Собственно говоря, оперой надо было бы называть водруженную на этой могучей барже длинную и узкую коробку, которую сколотили из бочарных досок. На корме было выведено официальное название судна: "Теспиан"[18], но стены коробки сплошь покрыли метровой высоты надписями - гигантские буквы, выведенные красной краской, оповещали о более витиеватом имени, потребовавшемся ради коммерции.

С обоих концов театральный зал увенчивался грубо сколоченными балконами - явно для удобства актеров и обслуги, - а на стенах всюду виднелись лееры и поручни. По крыше шли многочисленные трубы, стояли вентиляторы, тянулись веревки для белья, громоздились спасательные лодки, была там и импровизированная эстрада, а также паровая сирена, сейчас молчавшая. Удерживалось все это сооружение сложной системой тросов и канатов, закрепленных и справа, и слева, чтобы не слишком качало. К барже были пришвартованы два катера - "Памлико" и "Альбемарль", они-то ее и тянут.

- Тоди, что это? - Джинни явно заинтересовалась.

- Кораблик, где спектакль показывают, - говорю. - Можешь сказать: спектакль?

- Спиктакель.

- А давай поближе подойдем, все посмотрим.

- Давай!

К счастью для меня - начисто позабыл, что обещал, - какой-то разносчик устроился на причале со своим лотком, и я купил два ванильных мороженых, а потом мы отправились полюбоваться баржей вблизи. Мало нашлось таких, чье любопытство перемогло изнурительную жару, и зрелищем мы могли насладиться чуть ли не в одиночестве - я посадил Джинни на парапет, чтобы ей было лучше видно.

Как обычно, когда она чем-то взволнована, Джинни тут же на меня обрушила тысячи "почему".

- Тоди, что это, ты посмотри. - И ручкой показывает, какая "Опера" огромная.

- Кораблик, малышка, где спектакли играют. Люди сюда приходят музыку послушать, повеселиться, на артистов посмотреть, которые танцуют, шутят, все такое.

- Почему?

- Что "почему"? - спрашиваю.- Почему артисты шутят или почему люди приходят?

- Люди почему?

- Потому что им нравится сюда приходить, посмотреть нравится. Смотрят на артистов, и им весело.

- Почему?

- Всем нравится посмеяться, понимаешь, когда смеешься, становится хорошо. Тебе разве не нравится, когда хорошо?

- Почему хорошо?

Само собой, вовсе ей не важно, что я отвечу, и вопросы свои просто так задает, хочет, чтобы я ей рассказывал про этот корабль чудовищный, - ужасно она им поражена. Надо, чтобы я просто говорил, хоть буквы вслух называл одну за другой, - если правильный тон выбрать, она вполне будет довольна.

- Почему нравится, когда хорошо? Ну, не знаю, что тебе сказать?

- Почему артисты?

- Почему артисты смешно делают? Потому что у них работа такая, а люди платят, чтобы на них посмотреть. Артистам тоже нужно деньги зарабатывать.

- Почему?

- Потому что им кушать нужно. Они покушать любят.

- Почему?

- Не будешь кушать - жить не сможешь. А им хочется жить.

- Почему?

- Опять не знаю, как тебе объяснить.

- Алло, да-да, вы, - крикнул маленький человечек, появившийся на балконе. - Внутри посмотреть хотите? Давайте к трапу, я сейчас спущусь.

- Хочешь пойти на кораблик? - спрашиваю.

- Пойдем.

Человечек встречал нас у трапа, знаками показывая, чтобы поднимались. Жилистый такой, плотно сбитый, кожа на лице дубленая и глазки птичьи, а жилы на руках вздулись, - мятые черные брюки на нем, ослепительно белая рубашка и кепочка, какие речники носят. Пока мы здоровались, Джинни на него смотрела во все глаза.

- Вы капитан Адам?

- Совершенно верно, сэр. Джекоб Адам. Пойдемте, я девочке вашей судно покажу. Отличное судно, а?

- Замечательное.

- Да, сэр, отличное, скажу вам, судно, - согласился сам с собой капитан Адам. - Тридцать второй год на воде, а целехонько, как доллар отчеканенный, понимаете, к чему я? - И посмеивается, руку мою не отпуская. - Доллар-то теперь не то стоит, как в тысяча девятьсот шестом году было, не то.