Книга Выгон - Эми Липтрот

По прогнозам, сегодня ночью ожидаются сильные восточные ветры, вплоть до шторма. Проверяю сайты с прогнозами – метеорологической службы и Дейва Уиллера. Меня завораживают крутые подъемы на графиках скорости ветра и то, какой большой участок красного надвигается на Оркни. Паром из Керкуолла на Папей отменили, но дневной самолет всё же прилетает. Смотрю, как он приземляется; из-за ветра его немного болтает.

Даже дома, у огня, я чувствую, как резко падает давление, и слышу, как усиливается ветер. Он внезапно начинает свистеть и выть, кружась вокруг Розового коттеджа; это многоголосие напоминает мне настройку оркестра. Выхожу на полминутки на улицу наполнить кормушку для птиц, а когда возвращаюсь домой, лицо всё соленое от брызг морской воды.

Обычно оркнейцы о любом ветре говорят: «Ну, подуло немножко», но насчет того, что было сегодня ночью, комментаторы в интернете единодушны: «Да, здорово же дуло». Сегодня оркнейцы принимают меры, чтобы защитить свои курятники, и предсказывают, что мусорные ящики на колесах и батуты будут летать по всему городу. Папа рассказывает мне, что решил на ночь остаться в фургоне у фермы «на случай, если вдруг крышу сдует».

В пять вечера, когда шторм достигает пика, выбивает окно фургона. Внутри начинается настоящий ураган, со стола сметает папины бумаги, связанные с фермой. Вещи, которые папа хранил еще с тех времен, когда мы жили в доме, то есть картины и мебель, трясутся и падают. Этот шторм не слабее того, что на улице. Папа открывает дверь, чтобы ослабить давление, и временно прикрывает окно куском фанеры.

Через два дня шторм утихает, и жители Папея одновременно напуганы и заинтригованы: каковы его последствия? Меня-то не унесло, а вот ящик с плавником, который стоял недалеко от коттеджа, куда-то делся. А крышку от своего мусорного бака я нахожу на поле через дорогу.

Прогуливаюсь вдоль восточного побережья острова и ищу, не вынесло ли на берег чего-то хорошего. Вообще восточные ветры и прилив – это необычное сочетание. Ветер, низкое давление, прилив, течение и дождь – всё это вместе нанесло значительный ущерб.

Несколько песчаных дюн частично размыло, и теперь волны бьют прямо по дороге. Уровень воды чуть спал, но по побережью разбросаны камни, водоросли и всевозможные обломки. В Норт-Уике теперь огромные кучи водорослей, хотя еще два дня назад вообще ничего не было. Пологий спуск от дюн к пляжу превратился в высокую неудобную ступеньку. Море перенесло целые тонны песка, и обнажились камни.

На Норт-Рональдсее смыло знаменитую ограду длиной более двух тысяч метров, которая защищала местных овец, пасущихся на побережье и кормящихся водорослями. Это самый серьезный ущерб, с каким остров сталкивался за семьдесят пять лет. На Шапинсее туда, где обычно швартуются лодки, выбросило на удивление много разной рыбы: и лягушколовов, и морских щук, и треску, и сайду, и пятнистого губана, и радужного губана. Когда волна отступила, вся эта рыба осталась на берегу.

Продолжаю свою прогулку, иду к амбару, где хранят водоросли, и там вижу детеныша тюленя, который примостился у двери за бетонным блоком. Останавливаюсь. Мы смотрим друг на друга несколько секунд, а потом он начинает рычать. Неподалеку в море вижу пару взрослых тюленей; хочется, чтобы они позвали малыша к себе.

Звоню Тиму, эксперту по островной природе. Возможно, щенка сюда вынесло течением с расположенного неподалеку необитаемого острова Фарей, где растят детенышей серые тюлени, и мама его потеряла. Может, это была его первая попытка поплавать. Он всё еще покрыт детским белым мехом, но у него есть и острые зубки, то есть он вполне может позаботиться о себе в море.

На следующее утро тюлененок всё еще здесь, однако Тиму удается затащить его обратно в море на мешке. Малыш уверенно плывет; теперь он сможет испытать свою удачу в дикой природе.

Несколько лет назад я по пьяни начала спорить кое с кем, с кем спорить не стоило. Она в ответ назвала меня неприкаянной. И мне стало по-настоящему больно, потому что это было чистой правдой. Я жила в крошечной комнате в Восточном Лондоне, без работы и с разбитым сердцем, меня никуда не приглашали, я пила одна. Многообещающая картинка яркого будущего, ради которой я переехала в Лондон, разбилась, оставив лишь горечь и чувство бессилия. Вариантов было всё меньше, я не знала, куда податься, отчаянно искала утешения в сексе и навязчивых воспоминаниях. Я не справлялась со своей жизнью.

Вернувшись на Оркни, я чувствовала себя как медузы, которых вынесло на берег, и теперь они лежат на камнях у всех на виду. Меня тоже вынесло: я лишилась прежней жизнерадостности, я была вся изранена, потому что волны тащили меня и швыряли о камни.

Я вспоминаю обо всем, что потеряла: компас; ноутбук, который у меня украли; две туфли: одна утонула в канале, другая выпала, когда я ехала в машине с открытой дверью; бойфренд. А потом принимаюсь думать о том, что принесло мне море: рыболовная лодка, тюлень, серая амбра. Да, все эти находки были потрепанными и неприкаянными, но не всегда бесполезными. У каждой из них была своя история.

Как-то утром в воскресенье, когда я была на Папее, на пляже Норт-Рональдсея обнаружили крайне необычное для этих краев животное – моржа. Эти огромные морские твари, североатлантические моржи, чаще встречаются в Гренландии и северной Норвегии; на Оркни ни одного не видели с 1986 года. Все без исключения жители острова идут на берег посмотреть на моржа, огромного, с клыками, любезно позирующего на пляже, а любители дикой природы и фотографы в ажиотаже бронируют места на первый же доступный самолет. К ночи морж забрался обратно в воду и поплыл на север. И через несколько дней его обнаружили на норвежском побережье. Это точно был он, судя по характерным отметинам.

Гуляя по пляжу в поисках всяких интересных вещей, я привыкла замечать среди гальки, в лужицах среди камней или в песке всё хоть сколько-то необычное. Чаще всего оказывается, что это кусочек пластика, бутылка, вьетнамка, пакет из-под чипсов 1993 года, обломки ящика для рыбы. Подобного мусора так много и разлагается он столь плохо, что представляет серьезную угрозу для птиц и морской живности. Однако само понятие «мусор» субъективно. Например, Анна делает украшения из осколков стекла, которые стали гладкими под воздействием морских волн, а я сжигаю плавник в камине.

Сегодня кое-что в водорослях привлекает мое внимание. Я достаю оттуда крошечную – она бы поместилась в спичечный коробок – фарфоровую статуэтку без головы, рук и ног. Жутковатая находка. Мою ее в лужице. Она белая и обнаженная, с выдающимися животиком и задом.

В 1868 году во время шторма корабль под названием «Лессинг», направляющийся из немецкого города Бремерхафена в Нью-Йорк, налетел на скалы в заливе Клаверс на Фэр-Айле. Местные жители вытащили на берег всех пассажиров – четыреста шестьдесят пять эмигрантов, надеявшихся на новую жизнь в Америке. С ними всё было благополучно, но вот сам корабль разбился, а груз, включая фарфоровых кукол, затонул. Статуэтка с этого корабля, которая хранится в музее Шетландов, удивительно похожа на мою находку.

Мне нравится думать, что моя статуэтка, которую я теперь храню в кармане вместе с Уэстрейской Женой, именно с этого корабля. Наверное, она долгие годы лежала на дне моря, но вот всё сложилось идеальным образом: и должное количество времени прошло, и шторм разразился, и ветры подули с востока, и прибой начался, – и вот я нашла ее именно здесь, на Папее, зимой.