Книга Выгон - Эми Липтрот

Дуглас видел не только малых полосатиков, северных гладких китов и косаток, но еще и луну-рыбу – огромную, круглую, размером с колесо трактора, со спинным плавником, торчащим над водой. Дуглас рассказывает мне, как на Уэстрее рыбаки вытащили запутавшуюся в рыболовной леске тропическую черепаху. Рассказывает, как олуши охотились за пластмассовым ожерельем, ныряли в воду, пытались пролезть в дыры в упаковке от жестянок. Однажды Дуглас спас кайру, которая попала в ловушку на дне моря, на глубине пятидесяти пяти метров.

Анна ни разу не видела осьминога, но Дуглас подтверждает, что они тут есть. Осьминог может специально залезть в ловушку, когда охотится, и ужалить крабов ядом, который проникает в их тело прямо сквозь панцирь. Осьминоги достаточно сообразительны, чтобы залезть в ловушку раньше Дугласа, съесть крабов, а потом смотаться, оставив Дугласу лишь панцири.

⁂

Летом я ходила в один из немногочисленных оркнейских лесов искать летучих мышей. У меня с собой был специальный детектор, конвертирующий их эхолокационные сигналы в звук, который способен воспринимать человек. Вообще в мире гораздо больше измерений, чем я раньше думала: частоты, которые мы обычно не слышим, ареалы обитания, где не можем дышать… Так интересно попасть в эти новые измерения, провести в них хоть немного времени.

Я читала, что чувств у нас, возможно, больше пяти. Например, в коже есть некие рецепторы тепла: мы знаем, что предмет теплый, не прикасаясь к нему, а еще каким-то образом умеем определять, что находимся вверх ногами.

Когда я только приехала на Папей, мне нравилось думать, что, пожив здесь какое-то время и обойдя побережье, я познакомлюсь с целым островом и всеми его жителями. Маленькие острова узнать проще, чем города, и я думала, что смогу полностью понять Папей. Однако теперь я ознакомилась с «парадоксом побережья», который объясняет, что точно измерить длину побережья, в сущности, невозможно. Чем более подробную шкалу используют, тем длиннее становится побережье, ведь оно фрактально, оно дробится на все эти заливы, трещины, выступы и горки размером от нескольких миллиметров до сотен километров. Поэтому данные о протяженности побережья Оркни и разнятся так сильно, поэтому чем дольше я остаюсь на Папее, тем больше открытий мне предстоит совершить. Это и завораживает, и пугает меня.

На собраниях Анонимных Алкоголиков люди, которые дольше меня воздерживаются от спиртного, говорили, что самые приятные аспекты новой жизни – это как раз те, которых они раньше и не представляли, те, что новичку не объяснить. Они говорили: ты думаешь, что хочешь одного, но вполне может оказаться, что по-настоящему тебе нужно совсем другое.

Я никогда не видела себя этакой любительницей деревенской жизни и всячески стараюсь в нее не превратиться. Но меня затягивает всё сильнее. В новой жизни столько завораживающе красивых моментов: однажды возле моей машины буквально на несколько секунд показался серебряный полевой лунь, в другой раз нашу маленькую лодку окружили морские свиньи, а наблюдать за скотом, который наконец выпустили в поле после проведенной взаперти зимы, за их прыжками, их хвостиками, стоящими торчком от радости, – просто чудесное занятие.

Я нахожусь в свободном падении и, пока лечу, хватаюсь за все эти впечатления. Может, так тому и быть. Я отказалась от наркотиков, не верю в Бога, с любовью не сложилось, так что теперь я нашла свое счастье и ощущение полета в мире, который окружает меня.

Подводное плавание – это совершенно новый опыт. Я погружаюсь в новую экосистему, пробуждающую мысли и чувства, избавляющую от оков рутины. После плавания чувствую себя бодрой и свежей; хочется рассказывать другим об этом странном мире, который существует так близко к нашей повседневности и который мы при этом видим так редко. А ведь прямо под пирсом, на самом краю парковки, столько волшебных секретов.

Я не сошла с ума. Папа не принимает никаких препаратов от МДП и не болел всерьез уже много лет. Он научился сам справляться с болезнью, распознавать триггеры, изучил переменчивое морское дно.

С тех пор как я бросила пить, нормальная жизнь иногда меня удивляет и радует. Эта поразительная реальность, бывает, ощущается как галлюцинация. Плавая на животе на мелководье, укутавшись в неопрен и дыша через трубку, я чувствую, будто открыла дверь, которая всегда была в моем доме, но раньше оставалась незамеченной. Жизнь может быть куда больше и богаче, чем я думала раньше.

Глава 27

Что вынесло на берег

В 1952 году на Оркни пришли такие сильные ветры, что они сдули курятники, погубили семьдесят тысяч цыплят и практически положили конец птицеводству на островах. В отчете об этом шторме говорится, что «пасущиеся на привязи коровы летали в воздухе, как воздушные змеи».

В начальной школе в самые ветреные дни малышей не выпускают на улицу на перемену. В прошлом году в период сильных ветров в начале декабря половина одной из папиных кормушек для скота – стальное кольцо диаметром около двух метров – была обнаружена за пять полей от дома: она перелетела через множество заборов и каменных оград. Морозильный ларь, за которым мне так нравилось прятаться, пролетел через всё поле и чуть не врезался в фургон, а навесы, под которыми стоят тележки для покупок в керкуоллском Tesco, все как один погнулись.

Климат на Оркни достаточно умеренный, температура выше, чем в других местах, расположенных на примерно тех же широтах, благодаря Гольфстриму, однако у нас очень ветрено, и к этому новичкам бывает сложно привыкнуть. Фермеры постоянно ведут борьбу с ветром и часто проигрывают. Так, папа засеял поле травой, а ранние штормы всю ее вырвали.

Ветер и соленый воздух – это главные причины, почему на Оркни мало деревьев, а на фермах их вообще нет. Местные и не думают ставить кормушки или теплицы, ведь эти хрупкие конструкции снесет в первый же шторм. Да и с зонтами мы ходим редко. В этом году новогоднюю елку на Папее установили в бетон, потому что в прошлые несколько лет их просто сносил ветер.

Я выросла тут и люблю ветер: он меня будоражит, совсем как резвящихся на поле телят. Ветер, как и огонь, заряжает меня энергией. Вспоминаю отключения электричества, мигающие лампочки, перебои в работе телевизора; приходилось доставать фонарики и свечи; даже школу закрывали. Когда на Папей приходит восточный ветер, брызги и пена долетают до вершины Фоул-Крейга. Выбираюсь прогуляться ненадолго и домой возвращаюсь с больными ушами и растревоженной. Волны в речушке повернулись вспять, в воздухе стоит густой пар, в нем преломляется свет. Флюгер над домом уже отчаялся – теперь он просто крутится.

Изначально в шкале Бофорта не приводилась скорость ветра в милях в час, но упоминалась степень воздействия ветра на парусник, от «можно вести судно на самом малом ходу» до «ни один парус не выдержит». Этой зимой я переживаю те же приключения, что описывает шкала Бофорта, под шквалистыми ветрами Северных островов. Папей и Выгон полностью открыты Атлантическому океану, поскольку находятся ближе всего к областям с низким давлением. Здесь ветер – это не просто движение воздуха, обусловленное изменениями атмосферного давления, это образ жизни.