Книга Корабли с Востока - Наталья Резанова

Советник Дои Тосикацу слегка кланяется, собираясь начать. Здесь у всех сложные истории – и он не исключение. Настоящий отец советника некогда вызвал недовольство князя Ода, семья Дои усыновила ребенка, спасая от смерти. Несколько потише говорили, что Ода разрешил усыновление, только когда его лучший союзник, Токугава Иэясу, поклялся чем-то важным, что мальчик – его незаконный сын. Еще тише говорили, что Иэясу не солгал тогда. Глядя на барсучьи повадки Тосикацу, в это можно было поверить. Так ли, иначе ли, а Токугава в тот день приобрели очень верного человека.

Советник очень внятно – и почти неприлично торопясь – доносит до собравшихся, что старший сын Великого господина сёгуна, молодой господин Такэтиё, испытывает столь сильное и постоянное желание посвятить свою жизнь служению Будде, что, по здравом размышлении и взяв в рассуждение все обстоятельства, ни родители, ни совет не смеют ему более противоречить – и предметом рассмотрения является лишь то, какому храму оказать высокую честь.

Противоречить затруднительно, думает Наоэ. Молодой господин Такэтиё, которому, между прочим, двенадцать лет, второй раз за последние годы пытался убить младшего брата. Убить сам, своими руками. На этот раз – утопить. И если бы не господин Хидэёри – преуспел бы. Слуги не поняли, не слышали или не решились вмешаться. Приемный брат понял, услышал и рискнул; если госпожа Го хоть мгновение жалела о решении усыновить племянника, теперь она не жалеет. Она пощадила чужого сына, а он спас ее собственного. Обоих, если подумать.

Иди речь о другом ребенке, были бы сомнения – намеренно ли? Но молодой господин Такэтиё уже отнял жизнь двух слуг. Тогда казалось – случайно. Отдать себя Будде – хороший выбор, к правлению этот мальчик не предназначен явственно и весьма.

Младшего сына до срока объявят взрослым – и наследником. Как только позволит возраст, возьмут в соправители. Это тоже правильно, неясности в таком деле стоят дорого, Уэсуги ли не знать. То, что наследником мальчика станет господин Хидэёри, тоже прекрасно. Это выгодно для всех, в первую очередь для самого мальчика, ведь господин Хидэёри явно не хочет его смерти, иначе не стал бы спасать, а жить будет – через широкое море. В таких условиях трудно поссориться. Но чего-то здесь не хватает…

Хонда Масанобу кланяется совету.

– Если осмелюсь сказать, так или иначе наследником Великого господина – чье здоровье, к общему нашему сожалению, оставляет желать лучшего – будет ребенок. И положение это продлится не менее десяти лет. Как бы ни хотелось иного, трудно представить, чтобы господин… Таданага смог взять власть в свои руки раньше – и удержать ее. Как бы ни хотелось иного, мы видели, что может происходить в таких случаях. Дважды.

Да. Дважды. С детьми князя Оды… кстати, взрослыми. И с господином Хидэёри. Господину Хидэёри безмерно повезло – он остался жив, и его признали сыном. Никто не станет рассчитывать на такие чудеса.

То, что сказал советник Хонда, – очевидно. Настолько очевидно, что о таких вещах никогда не говорят вслух. Если же сказано, значит, для этого есть весомые основания.

– Необходимо, – вступает младший Асано, и если это не часть расписанного спектакля, значит, советника Наоэ пора сдавать в утиль, – в день церемонии связать всех клятвой – поддерживать наследника. И позаботиться о заложниках.

Господин двигает плечами – и молчит. Взгляды постепенно перетекают на него. Наоэ вздыхает про себя – а вслух говорит:

– В прошлый раз все тоже давали клятву. И ее мало кто нарушил.

Почти никто ее не нарушил. Даже, как ни странно, Иэясу. Они все ошиблись в нем: и Исида, и сам Наоэ. Старый тануки не стремился к верховной власти – он знал, что господин Хидэёри не сын господину регенту, знал и промолчал, и союзников заставлял молчать, пока был жив. Лучшего свидетельства невиновности нельзя было придумать. Иэясу просто хотел сохранить свой статус первого среди равных. Он был нестерпим в этом статусе, но это все же не измена, справедливость требовала это признать. Страшное вышло дело. После смерти князя Оды между собой все же дрались люди, которые хотели – каждый! – владеть страной. После смерти господина регента схлестнулись те, кто, по существу, был на одной стороне. Страх, подозрения, личная ненависть бросили их на горло друг другу. Никто не хотел войны – кроме, пожалуй, госпожи Ёдо, глупой женщины, и Дракона. Никто не хотел, а она произошла все равно.

Почему он сейчас подумал об Одноглазом?

Все как шестнадцать лет назад. Наследник-ребенок. Слишком сильный владетель… и страх. Может быть, как в прошлый раз, беспочвенный? Мир в Присолнечной дает всем так много, нам нужно десять-пятнадцать лет покоя, и тогда…

Курода говорит вслух:

– Достаточно протянуть пригоршню лет без войны – и войны не будет.

Хонда Масанобу смотрит на него как на человека, который не знает еще, насколько серьезно болен.

– Боюсь, что пригоршня лет – девичьи мечты. Десять дней назад с Такасаго через Сэндай к нам пришел следующий документ. Для нашего сведения. Только для сведения, поскольку, видите ли, документ это внутренний.

Хонда начинает читать.

Со второй фразы слова будто попадают в пустую, бесхозную раковину, двоятся, бьются о стены. Размеры княжества, разнородный характер владений, а также очевидные перспективы не позволяют более придерживаться старого порядка управления, посему – повелеваем общинам, кварталам, цеховым единицам выделить столько-то представителей с правом совещательного голоса для участия в составлении общего закона княжества…

Время точно потекло вспять, шестнадцати лет – как не было. Кто из них не вспомнил сейчас, как тогда читали письмо для внутреннего круга, а на самом деле – предназначенное всем, письмо, послужившее сигналом к началу войны? Особенно, когда человек, написавший то письмо, сидит тут же. У всех у них то же ощущение – они оказались там, где уже были. У всех, кроме разве что Миуры. Он тогда уже состоял при Токугаве, но к делам внутреннего круга допущен не был.

Именно Миура Андзин и подает голос, когда молчание слишком уж затянулось. Он откашливается и произносит:

– Если осмелюсь – я уже говорил и считаю долгом повторить сейчас: это не так странно и серьезно, как кажется. Городов-республик в мире больше, чем у меня пальцев, многие из них входят в состав государств, которыми правят иначе. Нидерланды, вы называете их «Оранда», управляются только выборными, причем каждая их провинция – отдельно, и они выигрывают войну, хорошо живут, сюда добрались. Там, где я родился, уже четыреста лет закон стоит выше короны, а правитель не может вводить налоги и принимать многие решения без согласия подданных. Нам это не повредило, если случались у нас войны и беды, то не из-за этого. В старые времена поло… четверть мира под властью Рима жила так. А тут речь не идет о таких крайностях – только о праве советовать, как лучше составить общий закон. – Он морщится и добавляет: – Кажется, по-латыни это называется constitutio. У вас ведь были такие?

В том-то и беда, думает Наоэ, и наверняка не он один. В том-то и беда, что были и есть, и все мы помним, как они устанавливались. Свод законов клана – внутреннее дело клана. И свод законов может стоять выше воли главы клана. Так было в Каи при Сингэне, и это достойное дело, когда справедливость в доме одна для всех. Но со времен реформ Тайка, со времен первого Фудзивара, то есть уже семь с лишним веков, земля и люди на ней принадлежали Небесному Правителю… Претендовать на то, что твои законы имеют источником – или одним из источников – не твою волю, а желание земли, сообразуются с этим желанием – на чьи прерогативы покусился Дракон? Только сёгуна? Только Ставки? Или не только? Все-таки сколько бы лет Миура ни прожил в Присолнечной, ему никогда этого не понять.