Книга Разлюбовь, или Злое золото неба - Андрей Зотов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Андрюша? Нам нужно немедленно встретиться. – Судя по голосу, у тебя были проблемы.
– Я на Павелецкой, – сказал я. – А ты?
Мы встретились через час недалеко от твоего института. Выглядела ты не самым лучшим образом – как-то за один день ухитрилась похудеть, осунуться и от вчерашней шикарной спокойной Анечки и следа не осталось.
– Он меня, сволочь, обманул! – Вот твои первые слова.
– Кто? – с любезной небрежностью спросил я. – Неужели муж?
– При чем тут муж! – Ты вспыхнула. – Ганс, сволочь такая!
Мы шли по кольцу в сторону Красных Ворот. Было ветрено, ты куталась в свое черное короткое пальтецо. Я высматривал по сторонам подходящую забегаловку, чтобы не мерзнуть на улице.
– Кушать хочешь? – спросил я.
Тебе было не до еды, ты меня даже не расслышала.
– Представляешь, он позвонил и сказал, что хочет сообщить что-то важное – это уже ночью, когда ты уснул. Спросил, где я. Я и назвала гостиницу…
– Да не бери ты это в голову, – успокоил я тебя. – Ничего страшного, все обошлось… Давай-ка зайдем. – И я увлек тебя под арку, в глубине которой виднелась шикарная дверь. Это было бистро «У Якова».
– И потом я открыла номер, а их там четыре человека, Ганс меня в лифт – и в машину, а те остались…
Очень правдоподобно, если бы не снотворное в моем шампанском. Это была серьезная неувязочка под названием клофелин.
– Что это были за люди? Чего они от тебя хотели? Вот сволочь Ганс! – Ты была зла на него, как мегера, и я подумал, что Гансу не позавидуешь. Мне даже жалко его стало.
– Ошиблись просто, – сказал я. – Ладно, Аня, проехали. Что у тебя новенького?
Мы разделись и прошли в зал, а когда выбрали столик и сели, я услышал от тебя новость так новость!
– Ушла я от него, – услышал я. – Вот и все… От мужа…
Дела!.. Но это оказались еще цветочки, ягодки ожидали впереди. Комкая в пальцах салфетку, ты мне сказала такое, отчего я чуть со стула не упал, хотя был трезв, как лобовое стекло.
– Андрюша, я полюбила другого. – Вот что ты мне сказала и улыбнулась, но не мне улыбнулась, а тому, другому, которого полюбила. И сказала еще, меня добивая: – Он француз. Его имя Ксавье…
Мне вмиг стало как-то скучно и противно от жизни. Бьешься тут, бьешься с какими-то ветряными мельницами, что-то такое будто бы отвоевываешь, а оказывается, враги у тебя в тылу уже давно поставили мины. И чего мы сюда пришли?
– С тобой не соскучишься, Аня, – изо всех сил вежливо ответил я, разворачивая меню.
И тогда ты заплакала. Ты просто не могла не заплакать, а я отвернулся и стал смотреть в окно, чтобы не видеть твоих слез, потому что мне от них тоже захочется заплакать, так у нас уже было, а сейчас я этого никак допустить не мог. Уж слишком сурово все закрутилось.
На другой же день я снял квартиру в двух шагах от метро «Тимирязевская» и перевез туда свои вещи, а ты перевезла свои. Вот уж действительно крайности сходятся: даже самые фантастические мои планы до такого расклада не простирались. Мы снова были вместе, но нелепее такого «вместе» трудно было что-то себе вообразить. Ты ходила в институт и в бассейн, и еще куда-то, записалась на курсы французского языка, хотя и без того здорово его знала, а раз в неделю училась водить машину. Иногда ты звонила, что не придешь ночевать, а иногда не звонила, просто не приходила, и все. И я не спал полночи, прислушиваясь к шагам в подъезде, то и дело выходил на балкон покурить, мне все казалось, что с тобой может случиться беда, но, слава Богу, ничего не случалось. Да, теперь все было у нас иначе, теперь мы были не вместе. И ты ждала приезда своего Ксавье. Он иногда звонил тебе не на мобильный, а на обычный телефон, и если тебя не было дома, я читал ему по бумажке: «Энд Анна из аут», – и он обычно отвечал: «Мерси». По-русски он не говорил, а я не говорил по-французски, но мы друг друга понимали. Да и чего же тут непонятного? Мы оба тебя любили, каждый по-своему, а ты любила его. Ладно, ничего, лишь бы на этот раз у тебя все сложилось, а я потерплю. О той ночи в гостинице ты больше не сказала мне ни единого слова и как-то странно на меня смотрела при этом закусив нижнюю губку, и всякий раз я пугался этого взгляда, за которым могли последовать или слезы, или что похуже. Ну, не хочешь говорить, и не надо, носи в себе. О главном я и так догадался, а подробности мне не нужны. Тему твоего бывшего мужа мы старательно избегали, зато о Ксавье ты рассказывала много: и как познакомились на стоянке в Каси, и как ездили с ним к водопаду, и какой он весь из себя хороший, но и здесь подробности роли большой не играли. Какая, в сущности, разница, зеленые у него глаза или серые?
Денежки таяли, как пороховой дым. Скрепя сердце, я уже свыкся с мыслью, что скоро придется расставаться с «Ямахой». Надо было ехать в Приволжск выкручивать новый паспорт, а заодно и докумены на мотоцикл, но прежде хотелось раз и навсегда покончить с основными московскими делами. Да и тебя я боялся оставить одну, пока ситуация с «Анкерманом» не разрешится. Кто знает, чего от них ждать.
Я позвонил в Видное хозяину моей бывшей хаты узнать, как дела. Мохов был предельно краток.
– Как пришли, так и ушли, – сказал он про «Анкерман». – Два мужика, один с фингалом. Я сказал, что ты здесь уже не живешь. Все дела.
– Пожар, говорят, во дворе был? – сподвигнул я его на тему номер два, но Мохов и тут отделался минимум слов:
– Иномарку подожгли. Но затушили. Своим ходом ушла. Сам-то как?
– Нормально.
– Ты за два месяца заплатил, так что комната еще за тобой.
– Спасибо, Михалыч.
– Давай, пока!
С Гансом поговорить мне долго не удавалось. Заслышав мой голос, он сбрасывал звонок, и после десятого раза я плюнул на эту затею. Но он вдруг сам позвонил среди ночи, пьяненький и потому смелый. Тебя как раз не было; я лежал и глядел в потолок.
– Чего звонил, Андрей? – спросил он слегка чумовато – типа «а чего это вы тут делаете?» – Смотрю, на телефоне звонки от тебя висят… Сим-карту, что ли, поменял?
– Встретиться надо бы, – сказал я. – Поговорить. С долгами рассчитаться.
– С какими долгами, что за жесть? – Он не знал, насколько я просекаю ситуацию с «Анкерманом», и потому вел разговор втемную, на ощупь. – Кто кому из нас должен, Андрюх?
– Что же ты, Ганс, сдал меня волкам, а? – не выдержал я. – Ведь мы же с тобой сколько лет под одной крышей прожили – неужели забыл? Что же ты как шалашовка какая-то стал?.. Про Анну вообще молчу – ее-то зачем впутывать?
По правде говоря, мне было его жалко. Если бы он ушел в глухой отказ, или стал оправдываться, или сам в ответку на меня наехал – было бы проще. А он просто вибрировал и отделывался какими-то междометиями, полными дебилизма. Как же неважно он должен себя чувствовать и с этим чувством жить, улыбаться, дела делать, по телефону вот со мной разговаривать. Да, изменился Ганс, ничего не скажешь. А ведь мы с ним и отмахивались не раз спиной к спине, и не одну машину угнали, и как-то под Новый год, помню, накололи на предплечьях друг другу: «Детдом „Рассвет“, дружба до гроба». Но не напоминать же ему об этом, что он, склеротик, что ли.