Книга Бумажный тигр (II. Форма) - Константин Сергеевич Соловьев

с картами. Изящно потрещав колодой, он спрятал её в карман пиджака.

— Бросьте, — посоветовал Пастух, посмеиваясь, — Бояться уже поздно. Наши приговоры были подписаны и надлежащим образом оформлены ещё в ту минуту, когда мы впервые собрались здесь, всё остальное — не более чем формальность. Впрочем, у меня небольшой опыт по части заговоров, в прошлой жизни у меня обычно находились более важные дела, чем принимать участие в деятельности тайных обществ.

— А мне приходилось, — усмехнулся Поэт, — Я был членом по меньшей мере пяти тайных лож, оккультных орденов и социалистических кружков. Не очень хлопотное занятие. По большей части наша деятельность сводилась к изобретению никчёмных ритуалов, чтению молитв задом наперёд и поглощению дармового абсента. Не тот опыт, который пригодится для Порохового заговора[89].

— Как по мне, любой заговор отдаёт дешёвой романтикой.

— Пусть отдаёт хоть кислым щавелем! — резко произнесла Графиня, перебив обоих, -

Если, объединившись, мы сможем разрубить Его цепи, приковавшие нас к острову, я готова вступить в любой клуб, даже если председательствовать там будет сам Дьявол!

Пастух склонил голову в ироническом подобии галантного поклона.

— Одобряю ваш энтузиазм, мадам Лува, просто хочу предостеречь от любых поспешных действий. У меня нет такого опыта, которым располагает господин Поэт, однако на отсутствие здравомыслия я пожаловаться не могу. Залог любого успеха, в чём бы ни заключалось дело, не в энтузиазме, а в осторожности, трезвом расчёте и выдержке.

Архитектор неожиданно улыбнулся, услышав это.

— Слова мудрого человека, господин Тарнак! — провозгласил он, — Отрадно слышать, что в этой комнате кроме взаимных упрёков и подозрений могут звучать дельные мысли.

— В таком случае, время приступить к конкретике! — провозгласил Поэт, глотнув из бутылки, — С чего начнём? Может, угоним демонический поезд, чтоб с его помощью подвезти под Майринк пару тонн динамита и поднять Канцелярию в воздух?

Доктор Генри решительно покачал головой.

— Никакого динамита, господа. То, что нам противостоит, так просто не уничтожить. Кроме того, я очень сомневаюсь в том, что нам каким-то образом удастся навредить Канцелярии, даже окажись у нас в наличии все запасы динамита шахтёров из Уайтхевена. Мы не будем ставить перед собой такую цель.

— Значит, не борьба, а побег, — Архитектор кивнул, не то одобрительно, не то задумчиво, — Что ж, разумно, Доктор. И какой же метод представляется вам для этого наиболее перспективным?

В комнате установилась тишина.

Доктору Генри не требовалось время для того, чтоб подобрать слова. Эти слова уже были у него — загодя приготовленные, отточенные, точно стрелы, разложенные в нужном порядке. Но он хотел, чтобы взгляды всех присутствующих остановились на нём.

Так устроена публика. Чтобы впечатлить её, надо завладеть её вниманием. На миг подавить её волю, тот корень, из которого произрастает скепсис.

— Прежде чем приступить к разработке плана побега, нам всем надо в полной мере осознать одну вещь. Свободу дарит не инструмент, а понимание того, когда, как и против кого его применить. Напильник из лучшей закалённой стали, верёвочная лестница и острый кинжал станут не ключом к спасению, а бесполезным балластом, если человек, который держит их в руке, не сознаёт своего положения и не имеет плана действий.

Эдмон Дантес годами рыл подкоп не потому, что ему надоело играть в самому с собой в шарады, а потому, что он точно знал, где находится путь к спасению и какие преграды находятся между ними. Жан-Анри Латюд[90] использовал дымоход и хитроумные самодельные лестницы, чтоб покинуть негостеприимную Бастилию — он тоже хорошо сознавал своё положение. Хитроумному обольстителю Джакомо Казанове потребовались познания в психологии, Библия и заточенная пика[91] — этот небогатый инструментарий в итоге привёл его к свободе. Каждый из этих отважных беглецов, реальных и вымышленных, знал, что ему противостоит и, соответственно, мог выбирать необходимый для себя инструмент.

— Ха. А наш Доктор, оказывается, не дурак болтать, — Поэт усмехнулся кислой винной усмешкой, — Скажите, вам не доводилось выступать в Национальном союзе студентов в девяносто третьем?..

— Не время для сарказма, Ортона, — оборвал его Пастух, на лице которого беззвучно надувались и пропадали большие как каштаны желваки, — Пока что Доктор совершенно прав. Прежде чем пускаться на какие-то действия, нам надо определить, что нам противостоит.

Тонкие пальцы Графини, высвобожденные из глухих перчаток, тонко хрустнули суставами.

— Остров! — приглушённо произнесла она, — Вот в чём кошмар нашего положения. Нам противостоит даже не Канцелярия с её хищными крысами, не шпики в штатском, не соглядатаи и не бесчисленные чудовища. Нам противостоит остров — весь Новый Бангор вплоть до последней песчинки.

Доктор Генри счёл необходимым одобрительно кивнуть ей. Она определённо стала ощущать себя более свободно. Они все стали.

— Совершенно верно. Остров. Воплощённый Левиафан. Уверен, каждый из нас превосходно знает устройство нашей темницы, как заключённый знает наощупь контуры всех кирпичей в своей камере. Но это лишь физическое воплощение. Его сила зиждется не в стальных прутьях и не в камне. Она везде. А значит, первым шагом к пониманию нашего истинного положения станет понимание того, чего она от нас ждёт. Вот с чего стоит начать.

Пастух, очнувшись от задумчивости, недоумённо уставился на него.

— Чего ждёт? — он несколько раз озадаченно моргнул, — В каком это, чёрт возьми, смысле?

Доктор Генри заставил себя сохранять спокойствие. То спокойствие, которое много лет предохраняло его от скепсиса, оскорблений и нападок зрителей. То, которое он сделал частью себя.

— Существо, которому мы дерзнули бросить вызов, это не обычный убийца или садист-психопат, мистер Тармас. Будь оно таковым, с удовольствием расправилось бы со своими жертвами, едва лишь те, обескураженные и смущённые, впервые ступили на проклятую землю. Уничтожило бы, сожрало, скормило своим монструозным прислужникам или самих превратило в чудовищ… Однако Он терпелив. Необычайно терпелив. Каждому своему гостю он отпускает срок, прежде чем сделать его подданным Нового Бангора, подчинённым ему разумом и телом. У каждого этот срок свой. Мне приходилось знать людей, которые оставались гостями острова на протяжении многих лет. Знал и тех, кто сгорали в считанные дни. Срок всегда есть. У каждого из нас. Всегда.

Он обратил внимание на то, как отвела взгляд Графиня. Как скрипнул зубами Пастух. Как расслабленно болтающий ногой Поэт затвердел в своём кресле, словно обратившись пугалом — тощим скелетообразным существом, на которое кто-то натянул потрёпанный костюм. Даже Архитектор, беззвучно шевеливший губами и выводивший по столешнице пальцем закорючки, растерянно захлопал выцветшими старческими глазами.

Они знали это. Ещё до того, как приняли приглашение разделить участь клуба «Альбион». Знали, что каждому из них отпущен свой срок — тот временной промежуток, который Он милостиво дарит своим новым гражданам, прежде чем распорядиться ими по своему усмотрению, как полноправной собственностью.

— Значит, он ждёт, — негромко и веско произнёс доктор Генри, — Даёт время. Вот первая наша задача, господа. Понять, что