Книга Цусимский синдром - Станислав Смакотин

– Василий Васильевич… – перебивает юный Шишкин, не выдерживая и тут. – Василий Васильевич, вот объясните… – Он поднимается с места, заметно волнуясь, теребя в руках фуражку. – Для чего с эскадрой оставлен «Урал»? Вспомогательный, малопригодный в сражении крейсер?

Игнациус находит глазами выскочку и, отечески качая головой, будто журит того за несдержанность. Шишкин отчаянно краснеет, но все же не садится, мужественно ожидая ответа.

– Крейсеру «Урал» передано указание беспеременно работать телеграфным аппаратом в случае визуального обнаружения эскадрой любого японского корабля, – после небольшой паузы, вздыхая, отвечает Игнациус. – Как и всем остальным судам эскадры, включая нашего флагмана, господин несдержанный мичман. – На лицо командира прорывается едва заметная улыбка. Внимавшая каждому слову аудитория моментально расслабляется, беспокойно задвигавшись:

– Повоюем, коллеги!

– Господа, а во Владивостоке есть приличный оперный театр?

– Театр военных действий разве что…

Взрыв хохота.

Громкий стук о стол:

– Я еще не закончил… – Гомон моментально стихает. Игнациус внимательно оглядывает лица, на секунду задерживаясь на моем. Наши глаза встречаются. Но лишь на какую-то секунду, в следующее мгновение взгляд убегает дальше. – Самое важное и необходимое для всех нас… для объединенной Тихоокеанской эскадры… – Его голос звучит тихо, почти неслышно, но крайне внушительно…

Пол начинает проваливаться. Держусь на ногах с огромным трудом, к горлу подбирается что-то из района желудка. Кошмарно мутит… Только не здесь, не сейчас!.. В отчаянии пытаясь взять себя в руки, изо всех сил щипаю плечо. Помогает, на пару мгновений сознание возвращается.

– …Совершить прорыв во Владивосток без боя, доведя все вымпелы до берегов России. – Худенькая фигура Игнациуса расплывается в моем помутившемся сознании. – Наша задача – порт Владивостока. У меня все, господа, прошу простить!.. – Он протискивается сквозь толпу, быстро исчезая в дверях.

Выскакивая почти вслед за ним, последним усилием я перегибаюсь через леера… Спустя минуту, когда становится чуть легче, с трудом открываю глаза. Бушующее море поочередно накатывает огромные волны с белеющими на макушках пенными барашками. Зеленоватая муть почти закрывает горизонт, и не понять – где кончается небо, а где начинается водная стихия… Новый приступ подкатывает, и я бессильно опускаю голову, впившись ладонями в ограждение борта.

Дружеская рука ложится на плечо, и, даже не оглядываясь, я хорошо знаю, кому она принадлежит.

– Идемте ко мне в лазарет, я помогу.

Море, не на шутку разбушевавшись, похоже, решило приостановиться и не доводить до греха, устраивая апокалипсис. Шторм хоть и не прекращается, но больше не усиливается.

Всю ночь на двенадцатое эскадра шла в полной темноте. Наутро объявились первые потери: в колонне внезапно не обнаружилось замыкающего крейсерский строй «Владимира Мономаха» с миноносцем «Громкий». Оба шли замыкающими. Судя по услышанному мной за так называемым «завтраком», в который я не смог проглотить ничего, Рожественский буквально рвал и метал, устроив натуральную истерику. Публично пригрозив разжаловать почему-то несчастного де Колонга в матросы. Распорядившись в итоге отрядить на поиски пропавших часть крейсерского отряда. К полудню провинившиеся были торжественно доставлены обратно, причем «Мономах» в качестве наказания до конца дня поставлен по нашему правому борту, в кабельтове расстояния. И его двухтрубный силуэт в мои редкие визиты на палубу, вплоть до самых сумерек, не покидал позорного столба.

Согласно распоряжению Рожественского, пары в котлах приказано держать: крейсерам на шестнадцать, броненосцам на тринадцать узлов. Тем не менее весь день эскадра имеет ход лишь одиннадцать… Адмирал подгоняет время? Согласно каким-то своим расчетам? Для меня это так и остается неясным.

Каким-то непостижимом для меня образом обстановка на корабле в корне изменилась: я вижу вокруг себя лишь сосредоточенные угрюмые лица, на которых нет ни тени от былой расслабленности. Шустро пробегающие мимо исполнительные матросы, подтянутые, серьезные офицеры… Вся орудийная прислуга попеременно дежурит возле орудий уже вторые сутки, не покидая места даже на время приема пищи. Несмотря даже на моросящий временами дождь. Тревога и напряжение чувствуются повсеместно: в каждом брошенном взгляде, движении, интонации голоса…

Облюбованный мною задний мостик почти пуст. Лишь вахтенный с биноклем упорно обшаривает горизонт. Что он пытается разглядеть в такой мгле? Не различить даже хвоста колонны. Изо всех сил стараясь прогнать накатывающие симптомы укачивания, я то и дело больно щиплю себя за ногу. Ненадолго это помогает, но нога, похоже, уже совсем синяя… Срок двойной порции имбирного корня, выданного мне Матавкиным, похоже, заканчивается…

– Добрый день, господин поручик! – Знакомый звонкий голос позади. От неожиданности я вздрагиваю, оборачиваясь… Ба!.. Да это же сам Демчинский! Сколько лет, сколько зим!

Вид у него усталый, но… «Довольный?.. Мне не кажется?..» Единственное улыбающееся лицо на корабле, встреченное мною за сегодняшний день. Сияет, аки пятак медный… Начищенный причем. Ну-ка, иди-ка сюда.

– Здравствуйте, господин мичман!.. – Пошатываясь, подхожу я почти вплотную, стараясь не упустить добычи. Однако тот и не думает исчезать. Похоже, человека явно распирает по швам. «Интересно, с чего бы? Точно с ума не сошел?» – Как ваши успехи? – немного оторопело добавляю я.

Тот некоторое время с хитрецой смотрит на меня, затем, как видно, не выдержав, срывается:

– Об отставших ночью кораблях – слышали?

– Ну… Вот один из них… У нас по правому борту!.. – киваю я на отчаянно кочегарящего «Мономаха». – И?..

– А то, господин поручик, что если бы не запрет командующего телеграфировать… – Демчинский буквально светится от счастья, – то искать крейсер – точно не понадобилось бы! Устойчивый обмен сообщениями в радиусе семидесяти миль, и это почти для всех кораблей эскадры! – От эмоций тот громко хлопает себя по коленке.

Хм… Интересно. И прям для всех-всех?.. И устойчивый?! Не верю! Превозмогая тошноту, я отчаянно пытаюсь собраться с мыслями…

То ли от вида собеседника, то ли углядев сомнения на зеленеющем его, то бишь моем, лице, но тот все же убавляет пыл:

– Ну… Почти для всех. – Улыбку сменяет скорбное выражение. – Проблемы с телеграфированием остаются на «Николае» и «Нахимове»… И броненосцах береговой обороны… До них не успел добраться… – Мичман виновато разводит руками. – Вчера был отдан приказ, запрещающий использовать передачу…

– А что с приемом? Получали какие-нибудь сигналы? – В ногах появляется предательская слабость, и я хватаюсь за ближайшую точку опоры. Которой неожиданно оказывается матрос-сигнальщик.

Заметив мое состояние, мичман абсолютно серьезно произносит:

– Два часа назад были получены первые незнакомые знаки. Примерная дистанция: сто тридцать – сто пятьдесят миль до передатчика. Вам надо сходить в лазарет, господин поручик… – сквозь вату в ушах доносится до меня участливый голос. – Давайте я помогу спуститься…