Книга Философия возможных миров - Александр Секацкий

– Не бзди, Колян! Жизнь за горло нужно держать. Мертвой хваткой. Да ты пей водочку, в ней тоже правда есть… вот тут дичь принесли, ешь Колян. И помни, что с генералом выпить довелось!

Так беседуют Федор с Коляном, а если Колян мышей не ловит, если искренности настоящей в нем не видно, тут самое время озвучить ключевую фразу, без которой русских завидок как бы и не бывает:

– Чего, брат, руки дрожат? В глаза завидовать, с-с-сука, в глаза!

– Ох, завидки меня берут, – столь же традиционно отвечает Колян.

И это ничего, что традиционно, главное ведь, чтобы было искренне… Вот и в этот раз Сапожков отправился в полюбившееся место. У Сереги все было хорошо, все как обычно, по полной программе: Колян не подкачал, за жизнь поговорили так, что Федор сам себе умилился. И все-таки настроение было подпорчено: под самый конец, когда Федор уже покидал заведение, его внимание привлекла сцена за столиком в углу. Там сидел японец (а может, китаец) с каким-то местным хануриком, и надо ж было отставному полковнику услышать волшебные слова, с ликованием произносимые китайцем: «Каласа савидовать, цуко! Каласа!»

Только в самолете Сапожкова немного отпустило. Вот что подумал отставной портфельный инвестор и отставной полковник и тем утешился: ведь были же русские горки и русская рулетка – одно недоразумение, отношения к действительности, считай, не имели. Теперь же весь мир знает про русские завидки. Знает, да что толку: вещь вроде простая, да никто так сделать не может, сколько бы ни заканчивали своих Гарвардов. Все никак им загадочная русская душа не дается; на этом и успокоился Федор Сапожков – настоящий полковник.

* * *

Вернемся к догадке или к озарению: да что же я завидую даром? Если вести речь не просто об осознании, а именно об избывании, лучшего средства, чем рыночная реализация, точно не придумать. Если тебя гложет зависть и тебе посчастливилось родиться в России, где на нее такой спрос, ты не пропадешь с голоду и будешь востребован. Можешь встать на учет как безработный, но долго получать пособие не придется.

Исследуемый мир вписывается в причудливую логику одного из миров Борхеса, в соответствии с которой второе пришествие Христа определеяется фактом исчерпанности всех возможных грехов – речь не об индивидуальных эксцессах, а именно о презентации полной типологии. Что же, мир, где торгуют завистью по твердо установленным расценкам, расположен на одну ступень ближе к исполненности времен. Еще одна роковая недоговоренность выжата в нем как лимон, что должно позволить в дальнейшем избегать интоксикации. Только столкнувшись лицом к лицу с феноменом, можно обрести по отношению к нему стойкость и иммунитет – или отнестись к нему как к последней капле, переполнившей чашу терпения.

Вывод из тени зависти и выход из тени завистников заново ставит вопрос о зависти и демократии: что в этом смысле может измениться в интересующем нас мире? Капитализация зависти будет означать не только ее перераспределение, тут меняется, если так можно выразиться, основополагающий химизм, происходят возгонка и ректификация зависти. Угасает одна из важнейших социально-психологических иллюзий, и, следовательно, наступает прояснение, которое поначалу выглядит как ослепляющая вспышка цинизма – но только поначалу.

Уже одно предположение о том, что зависть может приносить проценты и дивиденды, позволяет по-новому осмыслить дела ее. В теневом, несобственном состоянии зависть, безусловно, является мощнейшим невротическим фактором, вызывающим как индивидуальные неврозы и фрустрации, так и гигантские очаги коллективного невроза, порой покрывающие целые страны и цивилизации. Но одновременно и наряду с подобной невротизацией зависть выступает как психологический коррелят общеполитического чувства, проще говоря, является психологической основой демократии западного (постхристианского) образца.

Вспомним базисный психологический принцип аристократии и уж тем более кастовой системы, состоящий в частности в том, что для зависти установлены непроницаемые перегородки: это стенки человекоразмерных ячеек экзистенции. Земледелец средневековой Японии не завидует самураю примерно по той же причине, по какой он не завидует тигру или соколу. Конечно, в воображении все возможно, куда только ни случается забраться в воображаемых странствиях:

Дивлюсь я на небо тай думку гадаю:Чому я не сокил, чому не литаю…

Но эта меланхолическая «думка» чрезвычайно далека от того острого чувства, которое пронизывает и сшивает воедино горизонты политического пространства. В античном полисе этим острым чувством была состязательность, знаменитая греческая агональность, в формате рессентимента, то есть в гражданском обществе буржуазного разлива, – это зависть. Между агональностью и завистью есть некоторые черты сходства, не исключая даже общности происхождения, для прояснения этих сходств и различий нужен, так сказать, вдумчивый спектральный анализ. Но, если сказать кратко, агональность и зависть различаются примерно так же, как молоко и скисшее молоко. Особенно велики различия между точками равновесия: для состязательности основной мотив – я не хуже его, для зависти – он не лучше меня. Ясно, что в первом случае легче получить объективные доказательства или опровержения, во втором же это практически невозможно. Так вызревают, например, гроздья гражданского гнева – через ежедневное суммирование возражений: «Чем он лучше меня?» И тут есть еще одно скрытое обстоятельство: почему ему завидуют, а мне нет? Все, попользовался завистью – уходи, пусть и на мою долю немножко останется и мне позавидуют всласть!

Что же меняется в циничном новом мире? Есть основания полагать, что с возникновением и расширением рынка зависти запускается процесс переоценки (обесценивания) политики. Весьма вероятен будет отток соискателей почета, ведь почет можно будет обрести более простым и прозрачным путем. Можно к тому же заменить некваливицированную бесплатную зависть на квалифицированную платную.

Конспирологический конгресс

Привожу выдержки из докладов на этом форуме, выдержки, представляющие, на мой взгляд, определенный интерес. Полагаю, что читателю будет любопытно ощутить и тональность, и атмосферу такого рода конгрессов.

За исключением вынесения за скобки тех моментов, которые требуют отдельного, комментированного рассмотрения, расшифровка стенограммы подверглась минимальной стилистической правке. Удалены также некоторые реплики из зала. Кроме того, докладчики выступали под псевдонимами, как, вероятно, и положено участникам подобного конгресса, и хотя подлинные имена некоторых мне известны, я везде оставляю псевдонимы.

Из приветственной речи академика АНК (Академии научной конспирологии) Карла Словакова

«…Наша задача, как вы знаете, отстаивать свободу всех мнений и аргументированных высказываний, а не только тех, которые уже заранее признаны свободными и претендующими на научную достоверность. Увы, эти заведомо отфильтрованные зачастую уже самой постановкой вопроса “научные доклады” попутно запрещают высказывание того, что не считается даже мнением, а именуется, например, “инсинуацией” или еще каким-нибудь ругательным словом. Из суммы подобных запретов формируется, собственно, этика толерантности как жалкий остаток диетической духовной пищи… Не буду вдаваться в подробности, вы прекрасно знаете, о чем я говорю. Наш конгресс не связан в этом отношении какими-либо ограничениями. Точно так же не волнуют нас академические регалии, оргкомитету конгресса достаточно простого фейсконтроля, то есть беглого знакомства с присланными тезисами. В соответствии с этими же принципами мы отобрали доклады для пленарного заседания – оно состоится сегодня, а затем в течение последующих трех дней участники конгресса могут посетить секции по интересам. В этом году работают следующие секции: