Книга Страница номер шесть. Член общества, или Голодное время. Грачи улетели - Сергей Носов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Разве ты не знаешь слово «слоняться»? – спросила Катрин.
Она уверяла, что слово «слоняться» от слова «слон». Когда при Екатерине появились в Петербурге слоны, их выводили гулять – отсюда пошло «слоняться».
– Помнишь басню Крылова?
– «Слоняться», может, и от слова «слон», но заслонки в России были еще до слонов, – Тепин сказал.
– Были, – сказала Катрин, – но назывались они по-другому.
Потом они выпили по стопке, и он стал вспоминать что-то из детства, чтобы рассказать Катрин, только не знал сам, что вспоминает.
* * *
Оказалось, что Катрин осведомлена о существовании домового. Она твердо сказала:
– Здесь есть домовик.
– Домовой, – догадался Тепин.
– О да, домовой. Мои ощущения.
Катрин сказала, что, когда закрывает глаза, видит поле, желтое от одуванчиков. Тепин спросил, устала ли Катрин. Катрин сказала, что да. Вернее, устали ноги немного, а сама она не устала.
* * *
Ее удивляла возможность тишины. Если не шевелиться и слушать, можно услышать лишь отдельные звуки. Например, поскрип подсыхавших обоев, они отстают от еще холодной стены.
* * *
Тепин повесил джинсы Катрин на проволоку возле лежанки.
* * *
Пока он искал в рюкзаке фонарик, она погромыхивала тазом на кухне. Разбавляла горячую воду холодной.
Когда он бросил рюкзак на кровать, матрас-матрос пронзительно скрипнул. Он был ужасно скрипуч – до неприличия, до профанации межличностных отношений. До претензии на роль некого третьего.
Поэтому расстелили на полу ляпинский зипун мехом наверх.
* * *
Катрин никто никогда не любил в русской избе.
* * *
Было тепло.
* * *
Тепин любил Катрин языком. Он ощущал языком, как медленно твердеет клитор Катрин. Он любил любить Катрин языком и любил ощущать языком, как твердеет клитор Катрин. Он только боялся перелюбить, пережелать, потому что любил и желал очень сильно Катрин. Нерасчетливо – сильно – Катрин. Она же как будто не хотела спешить. Пусть. Катрин. Хорошо. Раз время здесь идет по-другому, раз Катрин сегодня такая копуша, он заставит себя думать не о Катрин, а о посторонних предметах. Почему бы нарочно не заставить себя вспоминать, как ехали они в рабочем автобусе, как над головой водителя качался вымпел-сувенир, как старик в серой фуфайке вез лист фанеры, как появлялись в окне то озеро, то карьер, то поле, желтое от одуванчиков? Они вышли у мостика через речку. Речка была порожистой. Мостик был деревянный. На берегу росла дикая сморода. Она сама – как мостик – выгнулась – на лопатках и пятках. Навстречу его открытому рту. Он подумал: у меня шершавый язык. И забыл, о чем думал. О влажной пизде. Он думал о мокрой пизде копуши Катрин. Он подумал, что пизда Катрин, как и Катрин, сейчас принадлежит ему, а не Катрин, потому что Катрин и пизда Катрин – сейчас это синонимы. Он хотел сказать Катрин все, что думает об ее пизде, он бы сказал: Катрин, ты пизда, – но его рот принадлежал не ему, а Катрин, – его ж самого вообще не было, был один только рот, его жадный и трудолюбивый рот, принадлежащий Катрин. Что сказала она, он не услышал, потому что бедра Катрин сжали ему уши, виски, он ждал, что кончит – она, но она схватила за руки его и потянула к себе, он вошел. Вошел и пошел. Вняв Катрин. О, он яростен. Яр. Его не надо просить. Глубже, сильней. Яри, яри, ярихорясь. Яруй. Ярун. Ее глаза не просто закрыты, а сильно зажмурены. Она словно решает задачу, такое сосредоточенное лицо. Не люблю твое лицо, когда ты скучаешь, а люблю твое лицо, когда ты кончаешь. Катрин закричала. Он никогда раньше не слышал, как кричит Катрин. Он подумал, что сейчас прибегут Евдокия Васильевна и баба Маша. Или обрушится потолок. Потолок был под углом, а пол – наискось, потому что правый угол осел из-за нижних двух-трех ветхих венцов. Венец – делу конец. Или как там?
– Можно ли пить эту воду? – спросила Катрин, зачерпнув ковшом из ведра.
– Конечно. Вода из колодца.
– Без кипячения?
– Пей на здоровье, Катрин.
Катрин была не только критиком современного искусства, но и художником, автором ряда проектов.
Жизнь в русской деревне мыслилась как проект. У проекта было название – «300 поступков в русской деревне».
Каждый поступок имел порядковый номер.
Будучи пронумерованным, каждый поступок манифестировался как художественный жест, равный единице биографии Катрин, и становился элементом произведения современного искусства.
Подробный дневник пребывания в русской деревне писался Катрин.
Поступками Катрин определялось ее дневника содержание.
Под поступками Катрин подразумевались: активные действия, жесты и смена ее положений.
94. Обрабатываю тяпкой грядку.
104. Отломала щепку от подоконника.
Мысль, обличаемая в слова, автоматически становилась поступком.
196. Подумала: не вынести ли мусор во двор?
(Характерно, что эта мысль не имела последствий.)
212. Вспомнила, что оставила в огороде панаму.
Ощущения и впечатления удостаивались внимания лишь в ранге поступков.
76. Решила записать: на что похожа ночь.
77. Пишу: ночь похожа на черное молоко.
78. Вычеркиваю 77 и заменяю 77а: ночь похожа на ночь.
79. Хочу спать.
* * *
Материал, с которым работала Катрин, была ее личная жизнь в заданные промежутки времени.
В качестве объекта искусства Катрин демонстрировала корпускулярную модель своей жизни в пределах заранее декларированного числа поступков.
Тепин был ассистентом Катрин, единственным зрителем и партнером.
* * *
В определенные промежутки времени Катрин ощущала двоякость собственного бытия: 1) жизнь как жизнь в обычном понимании слова (непрерывный процесс), 2) жизнь как перформанс, как экспромт, как произведение актуального искусства, с необходимостью выражаемое, согласно технике, освоенной Катрин, через реестр поступков (дискретный процесс).
Тепин по прямоте своей называл этот реестр то отчетом, то протоколом, то репортажем. Он весьма упрощал.
* * *
В эти промежутки времени жизнь Катрин принадлежала не только Катрин, но и всему миру. В частности, разумеется, Тепину, но лишь как одному из многих...
29. Любовь на полу.
171. Любовь в огороде.
265. Секс.
(Без уточнений.)
– А почему не написала с кем?
– В данном случае это непринципиально.