Книга Рулетка еврейского квартала - Алла Дымовская

– Чем тебе плохо? Ну и живи себе со своим сеньором хоть до старости. Роди ему детей. И там поглядим, кому еще достанется этот Клондайк с отходами.

– Он старый и безобразный, – вяло отвечала ей Инга, не желая вдаваться в более конкретные объяснения.

– Не такой уж старый и не такой уж безобразный. Всего-то пятьдесят восемь лет. Да по местным меркам – горный орел. И не безобразный он вовсе, а несуразный, что ли. Негармоничный какой-то и чуть-чуть смешной. Зато тебе будет с ним весело.

– Да уж, веселья выйдет, хоть ковшом отбавляй. Не хочу я идти в домашние хозяйки, нахлебалась я этого. – Тут Инга прикусила язычок, чтобы не пояснять, где и когда она успела нахлебаться.

– Почему же в домохозяйки? У него приходящая уборщица есть и даже повар-мексиканец. Живи себе и радуйся. По магазинам ходи. Твой Родриго-Луис, по-моему, совсем не жадный? А от добра добра не ищут. Потому что непременно найдут на свою голову.

Инга тогда не стала объясняться дальше, слишком о многом и лишнем пришлось бы поведать подруге, и она сделала вид, что с Аидой согласна.

И вот она подписала контракт, что не станет претендовать и так далее. И вот сегодня ее вторая свадьба. И надо признать, куда богаче и веселее первой. Даже несравнимо. И сегодня она впервые познакомилась, наконец, с каверзными родственниками сеньора Рамиреса, которые ей показались достаточно добродушными и самую малость простоватыми. Все прибывшие на свадьбу Торресы, Санчесы и… далее согласно списку были людьми одновременно очень приземленными (и конкретно-предметного образа жизни) и в то же время удивительно и совсем по-детски наивно-религиозными. Незыблемой истиной почитающими библейские чудеса и свято верящими, что их родственником Родриго смолоду завладели бесы, которых хорошо бы было изгнать святой водой. При этом, как выяснилось, самого Родриго никто не судил как виноватого, а только отзывался с сожалением о его помешательстве из-за козней дьявола, а тот, как известно, хитрее и сильнее любого человека. Настолько, что тихо покидал сеньора Рамиреса, когда он шел в традиционные праздники и дни молиться в храм божий, и немедленно вселялся вновь, поджидая свою жертву, видимо, прямо на паперти, у порога. Именно эту версию помешательства своего старшего брата и изложила Инге сестра дона Рамиреса смуглянка Катарина, немного строгая, но явно добрая пожилая женщина.

Особенно «досталось» молодой невесте внимания от суетливой и весьма проворной седой старушки Марии-Хуаниты, оказавшейся, как ни странно, матерью дона Рамиреса. А ведь Инга-то ожидала узреть в ее лице мужественную старую каргу, непреклонную в своих повседневных взглядах на жизнь, сварливую и склонную к публичным и шумным в неприличии скандалам. Куда там! Старая Мария-Хуанита скорее напоминала божий одуванчик, носящийся несколько бестолково по ветру, слегка глуповатый и в такой же мере потешный, как и ее старший сын. Инга только теперь поняла, в кого удался ее Родриго-Луис. И представила себе мысленно так трагично описанный ей в мрачных красках сеньором Рамиресом инцидент с увозом его сына из родного дома жестокосердной бабкой, как бы это вышло на самом деле. Получилось правдоподобно и забавно. И, скорее всего, судя по Марии-Хуаните, никакого скандала не было. Плаксивая и несколько напуганная многочисленной родней старая женщина, наверное, устроила свой собственный балаган, перевесивший шутовскую натуру ее сына, для которого единственного ее упреки и слезные ручейки имели вид серьезного противостояния.

Теперь старушка подступала к Инге, явно намереваясь завербовать невестку в свой праведный лагерь. Инга отнеслась к ее намерению спокойно и согласно, стараясь ничем не выдать раздражения, потому что то же самое с ней уже проделали почти все, за малым исключением, родственники сеньора Родриго. За последние два часа, прошедшие с момента объявления ее законной миссис, или сеньорой, или донной Рамирес (как угодно на выбор), Инга только и слушала, что о пресловутой помойке. Ей казалось, что даже торжественный праздничный торт, белый и воздушный, уже насквозь пропитан пластиковыми вонючими отходами. Но ей не было противно, ей было лишь смешно, хотя и стало надоедать. Ведь каждый из присутствующих со стороны жениха счел своим долгом сообщить невесте о собственных надеждах на ее благотворное влияние и благоразумие, и все это опять в отношении обрыдлой до чертиков фабрики отходов. И даже родной, отнятый сын сеньора Рамиреса, худой, как бамбуковая удочка, и такой же желтый, моложавый и унылый человечек, с традиционным семейным висячим носом, не преминул подойти к будущей мачехе, младше его самого лет на десять, и с глубокими вздохами поведать ей, как на исповеди, что лучше бы эта фабрика сгорела в геене огненной. Инга ему единственному искренне посочувствовала и пообещала сделать в операции по его спасению от папашиного наследства все от нее зависящее. За что младший Луис-Хуан-Фелиппе и поблагодарил ее от имени своих четверых детей.

И меньше всех на этой жизнерадостной латиноамериканской свадьбе, полной песен и жгучих танцев, громоздких подарков и вина, Ингу занимал ее собственный муж. По предыдущему и уже похороненному в прошлом браку новая сеньора Рамирес знала, что ничего особенно нового и хорошего в ее жизни не будет до тех пор, пока сам дон Родриго не перестанет присутствовать в текущем времени ее существования. Иногда ей приходило в голову, что для собственного спокойствия и облегчения грядущей семейной участи неплохо было бы вообразить дона Рамиреса, скажем, покойным Гончарным, так трогательно и безответно ее полюбившим. Но ничего не получалось. Не те присутствовали актеры, и не для них писаны были роли. Каким бы старым и неухоженным ни выглядел Патриарх, он все равно всегда оставался королем одесской толкучки, опасным, труднодоступным и никогда, ни при каких обстоятельствах – не смешным. Вот ведь как получалось, и Инге это порой казалось несправедливым. За то короткое время, которое прошло от сватовства до момента ее свадьбы с сеньором Рамиресом, она, однако, довольно хорошо успела узнать, что собой представляет ее потенциальный муж. И он был хорошим, даже отличным коммерсантом, и его бизнес был близок к криминальному. Во всяком случае, к тому, что понимают под этим словом в Америке. И тоже далеко не красавец, хотя и одет с иголочки, начесан и наманикюрен. И тоже из этнической общины. Но если Гончарный всем этим был, то дон Рамирес отчего-то лишь казался. Проклятое его врожденное свойство природного шута все убивало и сводило на «нет». Что бы он ни натворил в жизни – угодил бы на гильотину или на электрический стул, ограбил бы Форт Нокс или возглавил Манхэттенский проект, объявил себя последователем Мэнсона или пожертвовал состояние католическому приюту, – все это произвело бы тот же эффект на окружающих, что и шоу Бенни Хилла, такого же рода и низкопробного вкуса. И ничего нельзя было изменить. Ибо шапка с бубенчиками представляла такую же неотъемлимую сущность дона Родриго, как и его врожденное «Я», и совпадала и ним, являясь нечленимой Монадой.

И Инга хорошо и дальновидно могла вообразить себе последствия сосуществования в одном семейном пространстве с подобным человеческим типом. Сколько бы она выдержала, слушая его велеречия и похвальбы, даже понимая, что их единственная цель – произвести впечатление на любимую женщину? Сколько бы лет заключения вынесла в совместной тюрьме, пусть и в виде богатого особняка? А ведь у нее имелись и личные планы на будущее. Где самым важным пунктом под первейшим номером стояла собственная независимость. Уж если такой, как дон Родриго, смог нажить капитал в этой чудной стране призрачных возможностей и стать Гудвином, великим и ужасным среди пластиковых отходов, то чего же сможет добиться она? И плевать на его капиталы и завещания. Она хочет не его капиталы, а свои собственные, потому и подписала безоговорочно брачный контракт. И что из того, что ее второй супруг человек добрый, состоятельный и готовый любить ее безмерно? Все это уже имело место в лице некоего Левы Фонштейна, за исключением разве что денег. А ведь она полагала, что прибыла в Америку исключительно за богатством. Значит, ошибалась. Значит, это только лишь средство. Но для чего? Что же, это ей и предстоит узнать. Уже неплохо и то, что средство она добыла, хотя и сомнительного качества.