Книга Аскольдова невеста - Елизавета Дворецкая

Веледар огласил условия поединка, и стоявшие вокруг него воеводы своим присутствием подтвердили истинность его слов и согласие с ними. Победитель имел право отнять жизнь побежденного и становился его единственным полноправным наследником, получая его дом, его семью, подвластные земли и племена. Действие всех докончаний, заключенных предшественником, прекращалось, и победитель был вправе подтвердить их либо назначить иные условия. Побежденное племя, отныне подчиненное ему, он обязался судить по его старинным обычаям и ни в чем не ущемлять его прав перед своим собственным. Для закрепления уговора княгиня Колпита сама связала хитрым узлом нарядные пояса обоих князей, и этот узел до скончания века должен был хранить заключенный договор перед лицом самой Макоши и Лаймы.

Оба старших воеводы, Путило и Жданец, стояли на краю вспаханного участка. Они, а также все Велесовы волхвы во главе с Веледаром должны были следить за тем, чтобы ни один из противников не ступил ногой за край поля: сделавший это будет признан побежденным. А поскольку речь шла о поединке до смерти, то побежденному осталось бы лишь безропотно подставить горло под нож противника.

Светило солнце, отражаясь блеском на воде Днепра. В такие теплые дни, когда знаешь, что весна и лето уже позади, но трава еще свежа, а листья зелены, всегда кажется, что это тепло будет вечным, что осень раздумала приходить, позабыла, отвлеклась на другие дела. Как раз сейчас, когда сбор урожая закончен, а снопы свезены в овины, в волостях принимаются за свадьбы, и нет ничего лучше, как веселым пиром, знаменующим начало нового рода, встречать закат годового круга. Велем тайком вздохнул: если бы не княжеские раздоры, если бы не пришлось так задерживаться на Вечевом Поле, то, возможно, сейчас они все уже подъезжали бы к Киеву, Белотур послал бы людей вперед предупредить брата и князь Аскольд готовил бы встречу знатной невесты и свадьбу… Но им пришлось отложить приезд ради другой «свадьбы». Сегодня Темная Невеста Марена примет в объятия еще одного жениха и горячая кровь прольется в ее чашу вместо хмельного меда.

На противоположных концах поля показались противники. Все их сопровождающие остались на истоптанной траве, не вступая на комья распаханной земли. Эта земля, словно подготовленная к принятию семени, сейчас не принадлежала полностью этому миру: она стала Калиновым мостом, соединяющим Ту и Эту Сторону. Вошли на него двое, но сойдет на Эту Сторону только один, второй уйдет — туда. И каждый, кто стоял сейчас вокруг площадки, невольно вспоминал кощуну о том, как Ярила встречается на этом мосту с Велесом, приходящим с Той Стороны, сражается с ним, убивает его… и сходит с моста, делаясь Be лесом взамен убитого Отца, победив сам себя, чтобы стать собой… И хотя Громолюд был старше годами, все свидетели поединка видели Велеса не в нем…

На поединок перед ликами богов оба князя вышли почти без защитного снаряжения, босыми, только в портах и рубахах, подпоясанных верхними воинскими поясами с оружием. Оружие каждый выбирал сам. Громолюд прикрывался длинным щитом и держал меч варяжской работы с серебряным набором, украшенным северными узорами в виде переплетающихся то ли змей, то ли волков. Свой богато отделанный топорик, знак княжеской власти над племенем смолян, привезенный его предками, по преданиям, еще с берегов Дунай-реки, Громолюд отдал на хранение Веледару, и тот лежал на красном княжеском плаще перед окровавленным камнем-жертвенником.

Станила там же оставил свою накидку из медвежьей шкуры, про которую говорили, что она заговоренная и оберегает от ран. В качестве оружия он принес ту рогатину, на которую обычно опирался при ходьбе, а еще на поясе у него висел тяжелый длинный нож.

Свежевспаханная земля не позволяла двигаться стремительно, и противники сближались медленно, словно пробуя каждый шаг. Одному из них оставалось сделать не такое, уж большое количество шагов по земле, а может, и обоим. Станила благодаря большей длине своего оружия имел преимущество: попробовав подойти к нему настолько, чтобы достать мечом, Громолюд гораздо раньше окажется в пределах досягаемости лезвия рогатины. Но Станила не торопился. Сделав по пашне несколько шагов, он остановился, упер древко рогатины в землю и принялся перебрасывать ее из одной руки в другую. При этом он пристально смотрел в лицо противнику и полуразборчиво тянул что-то. Ближние ряды различали отдельные слова:

Мара-Марена, матушка гневна,

Темные ночи, звездные очи,

Горы вздымала кощные чары,

Зельем поила, Навь отворила…[28]

Он все бормотал, впиваясь тяжелым взглядом в глаза Громолюда, движение рогатины из руки в руку приковывало внимание, завораживало. Громолюд знал, что противник попытается его заворожить, но не ожидал, что эти чары будут настолько сильны. Взгляд Станилы казался пустым, невыразительным, но при этом таким давящим, словно из его глаз с расширившимися зрачками смотрела сама пустота, сама бездна…

Души водила, судом судила,

Даром дарила, карой карала,

По мере каждой душе воздала,

Чашу забвения подносила…

И Громолюд уже будто видел перед собой Чашу Забвения, которую подносит душам Темная Мать, уже готов был безропотно отпить из нее; он почти забыл, кто он, где он и зачем стоит на пашне с щитом на одной руке и мечом в другой. Ноги и руки цепенели, точно связки в них размягчились, жилы ослабли, плоть отделилась от костей, как у трупа… А Станила все тянул свое заклятие, все более неразборчиво, но, чем менее внятно он произносил слова, тем мощнее оно действовало и быстрее лишало противника сил.

— Эй, княже! — Воевода Путило первым опомнился и понял, что происходит. — Отец Перун с нами! Вышнего Ратая призови, темной Мары чары отринь! — И с гулом ударил обухом собственного топора по умбону щита.

Имя Перуна, железный грохот отчасти ослабили силу заклинания и пробудили сознание Громолюда. Поняв, что едва не погиб еще до первого удара, он встряхнулся и бросился вперед, желая одного — не дать сыну Марены продолжать ворожбу. Путило досадливо и негодующе крякнул, смоляне загудели. Пользуясь своим длинным щитом, который позволял ему достаточное время продержаться под ударами рогатины, Громолюд мог бы вытеснить противника к краю поля, вынудить его одной ногой ступить за черту пашни, а там просто зарубить побежденного. Но он, боясь возобновления ворожбы, превращавшей его в труп еще до смерти, резко пошел на сближение. Бегом, стуча коленями в мешающий длинный щит, размахивая мечом, он подскочил к Станиле и ударил сверху, целя в незащищенную голову. Но Станила ловко отпрыгнул и сам нанес удар рогатиной, норовя уколоть смолянского князя в правый бок. Тот снова широко взмахнул мечом, но не достал врага и сам с трудом ушел от острия более длинной рогатины, отбив его краем щита, однако Станила ловко перевернул древко и его концом мощно толкнул в щит Громолюда. От толчка Громолюд сделал шаг назад, а Станила тут же ударом с широким замахом, будто лопатой, попытался достать лезвием рогатины голову противника. Поднять тяжелый щит смолянский князь не успел бы, поэтому просто присел, прячась за ним, как за тыном. И в это время Станила сильно пнул по щиту, за которым укрывался от него противник, и Громолюд упал.