Книга Роковой поцелуй - Лара Темпл

Он просто оказался не готов к такой боли. Она окутала весь его мир и отзывалась в пустоте, которая окружала его последние три дня, – у него звенело в ушах, как после разрыва снаряда.

«Ты должна любить меня, как я люблю тебя».

За грохотом следовал шепот.

«Почему ты меня не любишь?»

Может, она никогда его не полюбит. Во всяком случае, не полюбит так, как ему нужно. И ему придется с этим жить, потому что она вполне спокойна. Более чем спокойна. Быть с ней – значит жить в совершенно другом смысле. Внутренний голос твердил: «Вернись в Лондон, извинись и постарайся сделать ее счастливой».

Он встал и дернул шнурок звонка.

Если повезет, после объяснения его безжалостный маленький фельдмаршал придет в такое же замешательство, как и он. Вот почему ему сейчас следует быть с ней, а не отвлекаться заданиями, жалея себя и скучая по ней, как зеленый юнец.

Пора возвращаться домой.

Стоило ему войти в Синклер-Хаус, как его поразил шум. Лукас только вздохнул, увидев в холле груду досок и скатанный в рулон ковер. Он и забыл, что велел Таббсу начать ремонт Мавзолея.

Возможно, в этом нет смысла, если свадьбы не будет.

Надо все прекратить.

Свадьба, безусловно, будет. Он переоденется и немедленно поедет на Брук-стрит, где обо всем позаботится.

– Добрый вечер, милорд. – В холл вышел Таббс; он принял у Лукаса пальто. – Мистер Чез слышал от сэра Освальда, что вы возвращаетесь в Лондон, и велел нам подготовиться к вашему приезду. В вашей комнате и в кабинете разожгли камин; вода для ванны почти готова. Миссис Таббс приготовила легкую закуску; она подаст ее по вашему желанию. В кабинете вас ждут письма. По словам мистера Чеза, там что-то важное. Он попросил вас подождать его здесь, потому что он хочет обсудить с вами какое-то важное дело.

Лукас потер лицо. Сейчас ему не хватит сил ни для каких дел. Ему сейчас не хватит сил ни для чего и ни для кого, кроме Оливии.

– Отлично, Таббс. Приготовьте закуску и ванну, а потом я уеду. Если Чез успеет добраться сюда до моего отъезда, хорошо. Если нет, передайте, что я поехал на Брук-стрит.

В кабинете оказалось, к счастью, тепло. На ходу развязывая шейный платок, он направился к столу, ожидая увидеть стопку документов от Освальда. Но на столе лежал только один пакет.

Сердце и легкие попытались выскочить из груди; рассматривая толстый кремовый пакет, он невольно прижал ладонь к животу. Адреса не было, только имя: «Лукасу».

Его замутило, но он все же взял пакет в руки. Мысли рвались вперед, подсказывая: что бы там ни было написано, никакой разницы, он ее не отпустит, она принадлежит ему, и только ему… он сохранит ее и сделает ее счастливой, и ничто из того, что она скажет или напишет, этого не изменит. Он безуспешно пытался противостоять потоку мыслей, но под ними прятался липкий страх, напоминая крупные льдины на Северном море, которые движутся к берегу под водой – тяжелые, серые, смертоносные.

Дрожащими пальцами он сломал печать. При виде ее почерка ему стало больно. Наверное, не стоит это читать – читать то, что она написала, в ее отсутствие – значит снова очутиться в аду. Во второй раз он этого не вынесет. Нужно убрать пакет и найти ее. Как только они окажутся в одном помещении, он сможет смотреть на нее, обнять ее, заставить ее вспомнить, почему он ей все-таки понравился.

Господи, ну пожалуйста!

Ему почти удалось убрать письмо, но мягкая бумага кремового цвета прилипала к пальцам.

Эту бумагу купил ей он. Довольно долго выбирал ее, как карандаши.

Ему тогда хотелось скупить весь писчебумажный магазин, но гордость и смущение всякий раз его сдерживали. И… да, и страх тоже.

Он глубоко вздохнул и заставил себя читать.

«Дорогой Лукас!

Все началось из-за записок и писем; и это письмо, возможно, положит всему конец, если ты не найдешь в себе сил простить меня и понять, что я тебя люблю.

Ты назвал меня беспощадной и поверил, когда я сказала, что именно такой хочу быть. Я пишу тебе на тот случай, если тебе удастся избегать меня по возвращении в Лондон. Сразу предупреждаю: ты не сумеешь от меня отделаться, и я не уйду. Так что тебе лучше смириться.

Я сказала Чезу: если нужно, я поеду за тобой даже в Россию. Именно так я и намерена поступить. Я применю любую тактику и стратегию, которые мне доступны, потому что я люблю тебя и, хотя не знаю, взаимно ли мое чувство, что-то подсказывает мне, что я тебе подхожу… Иногда.

Ты отказался выслушать все, что я написала о тебе. Вот что я написала после нашей поездки к миссис Элдрич, дословно:

„Лукас гораздо великодушнее, чем я – для человека, который утверждает, что он эгоист, он на удивление чутко относится к другим – к их потребностям и желаниям. Мой вывод подтверждает все: от грелки для ног и сочувствия ко мне до помощи Норе и, очевидно, всему клану Таббсов, если то, о чем проговорился Джем, – правда.

Я вижу, что иногда он хочет уйти, но не может. Я не могу привязать его к себе только потому, что он мне нужен, да и не хочу так поступать.

Я хочу делать для него то же самое, что он делает для меня. Быть его защитницей во всем, даже в самых мелких, повседневных делах. В конце концов, не в этом ли суть любви? Я хочу стать той, которая держит его за руку, когда он растерян и печален“.

Такой была моя последняя запись. До того написано еще много; кое-что еще более неловкое, но от этого я тебя избавлю.

Вот моя довольно неуклюжая попытка первого любовного письма, но трудно кричать в пропасть, не зная, что услышишь в ответ.

Иногда я вижу в твоих глазах нечто, дающее надежду, что ты в самом деле хочешь впустить меня в свою жизнь. По крайней мере, отчасти. Надеюсь, эта твоя часть убедит тебя остального, но признаю: я не удивлюсь, если ничего подобного не произойдет.

Я всегда буду тебе благодарна за то, что ты для меня сделал в последние недели. Теперь мне трудно представить, как я жила, не зная тебя, пусть потерять тебя и больно.

Люблю тебя, Оливия.

P. S. Почти забыла. Я попросила Джема отвезти шкатулку с письмами твоего отца в Синклер-Хаус. Жаль, что я не знала твоих родителей. По-моему, они бы мне понравились».

– Ливви… – прошептал он. Мысли у него в голове путались. – Они бы тебя полюбили. Они обожали бы тебя. Проклятие, Ливви…

– Ты злишься на Ливви, жалеешь Ливви или относишься к ней с нежностью? Я не могу понять.

Сердце едва не выскочило из груди. Он не слышал, как она вошла. Она снова стояла, прислонившись спиной к двери, и ее коричневая с золотом накидка почти совпадала с цветом дерева у нее за спиной. Выделялись только бледное лицо и огромные глаза, похожие на глубокие лесные озера с кусочками янтаря. Она раскинула руки и прижала их к двери, как будто стараясь сдержать фурий, которые рвались снаружи. Или пыталась успокоиться.