Книга Треть жизни мы спим - Елизавета Александрова-Зорина

Но игра в беременность затянулась, у нее начались такие сильные боли в животе, словно кто-то бил в него ножом, нанося удар за ударом, и она кричала, пугая соседей, слышавших ее через тонкие панельные стены. Она с трудом дышала и больше не вставала, так что приходилось надевать ей подгузники и подстилать клеенку, чтобы не намочила постель, воды давили на все внутренние органы, и без того едва, из последних сил, работающие, через что только женщины не готовы пройти ради материнства, даже выдуманного, и тогда, чтобы прекратить эту пытку, он купил ей реборна, куклу, бывшую точной копией живого ребенка, разве что стеклянный взгляд выдавал подделку. В лифте, не удержавшись, приоткрыл коробку, в которой лежала не кукла, а настоящий малыш, один в один, не отличить, и так испугался, что выронил его на пол, а две соседки, ехавшие с ним, подняли крик, господи, деточку уронили, ой, убили, подтвердив его радость, что младенец как настоящий. Это кукла, кукла, поспешил он их успокоить, но женщины, пока не ощупали руками и не заглянули в мастерски сделанные, но все же бездвижные глаза, не поверили ему, а потом, охая, долго не могли прийти в себя, и когда лифт поехал выше, высадив его на нужном этаже, оттуда доносилось: как живой, ну настоящий ребеночек, видали такое, а. Взяв малыша на руки, она ощутила себя настоящей матерью и описалась от радости, а еще оттого, что он забыл сменить ей подгузник, боже мой, какое чудо, и, прижав куклу, так с ней и уснула.

Он пичкал ее смесью из маннита, фуросемида, модуретика и эссенциале эн, но огромный живот спал не сразу и не полностью, только через неделю, которую она провела, почти не слезая с горшка, зато ей стало легче ходить и дышать и уменьшились боли. У нее появилось сильное недержание, не такое, как у него, намного сильнее, и ему пришлось отправиться в аптеку за катетером с мочеприемником. Она какое-то время плакала и сопротивлялась, но потом сдалась, ах, делай что хочешь, и он, уложив ее на постели, развел ноги, обработал ей промежность антисептиком, подумав, что, если бы можно было начать жизнь сначала, пожалуй, стал бы врачом, у него ведь неплохо получалось, и, смазав вазелином кончик трубки, потихоньку ввел его внутрь, до тех пор, пока по трубке не побежала желтая, с примесью крови, жидкость. Мочеприемник, чтобы не мешал, он примотал к ее бедру скотчем, и очень скоро, привыкнув к нему, она перестала его замечать, главное было вовремя выливать из него все, что накопится. Надо было бы показать ее врачам, но, учитывая все, что с ними случилось, пока были вместе, его теперь наверняка сочли бы буйным, опасным для общества сумасшедшим, что недалеко от истины, и отправили бы не в тюрьму, а в психиатрическую больницу, как всех невменяемых, а ему не хотелось умирать ни в тюрьме, ни в дурдоме, так что, пожалуй, он не станет лезть на рожон, обращаясь к врачам и попадаясь на глаза полицейским, которые пусть и спустя рукава, но все же продолжали его искать, во всяком случае, он числился в розыске и висел на полицейских досках вместе с преступниками и пропавшими без вести, правда, уже один, без нее, хотя рано поставили они крест на его девочке, вот она, рядом, нянчит воображаемого ребенка и улыбается.

Материнство занимало все ее воображение, и как только ей стало легче, хотя у него уже не было на это надежды, они отправились в торговый центр, где целый этаж был занят детскими магазинами. Будто настоящие родители, они выбрали коляску, одежду, игрушки, и она была в таком восторге, что продержалась на ногах три с половиной часа, только несколько раз отдыхала в кафе в торговом центре, вытянув ноги и закрыв глаза. Ах, какие они хорошенькие, попискивала она, разглядывая крошечные ботиночки, давай возьмем их. Бери все, что понравится, говорил он, вознаграждаемый уважительными взглядами окружающих, и отворачивался, чтобы утереть слезящиеся глаза, нет, не слезы, просто из-за травки с ними творилось черт знает что, глаза то слезились, то сохли, и все время были красными, как у кролика. Наши ползунки сшиты из экологически чистых тканей, распиналась перед ними продавщица, никакой аллергии, никаких опрелостей. Да нам все равно, брякнул он, не подумав, но быстро осекся, ощутив, как она пихнула его в бок, сказав деловито, мы возьмем эти, эти и вот те. В отделе игрушек она перетрогала всех мягких мишек, позвенела всеми погремушками, пересмотрела и перещупала все, что только имелось в продаже для младенцев до года, и была в этот день такой, какой бывают все женщины, покупающие игрушки для своих малышей, не отличалась от них ничем, а он смотрел на нее и умилялся.

Он терпеть не мог детей, непонятно почему в этом неприлично признаваться, свою никогда не виденную дочь предпочитал представлять уже выросшей, а когда был женат на бывшей, с ужасом предвкушал тот момент, когда та скажет, дорогой, я беременна, и воображение уже заранее рисовало ему постоянные вопли, не дающие уснуть, грязные пеленки, раскиданные по полу игрушки, смотри в оба, чтобы не поскользнуться на кубике, сочащиеся молоком груди любимой, от этой мысли его тошнило, но все сложилось как нельзя лучше, и бывшая ушла к другому мужчине, которому родила двоих сыновей, довольно славных. Нельзя сказать, что он был уникален, ведь, к примеру, лучший друг, тот, что строил дачу, когда тридцать лет назад у него родился первенец, рассказал ему как-то, взяв слово, что это останется между ними, что иногда ему хотелось выбросить плачущего ребенка из окна или шмякнуть о стену и поглядеть, что с ним будет, такое часто бывает с молодыми отцами, но потом эти мысли прошли, будто и не бывало. Проще сознаться как на духу в том, что ты латентный сексуальный маньяк, которому удается держать себя в руках, хоть и из последних сил, или поколачиваешь жену, не каждый день, а так, изредка, в воспитательных целях, и тебя, конечно, осудят, но сдержанно, а вот попробуй скажи, что не любишь детей, просто не любишь, и все, с какой стати, где вообще написано, что должен любить, в конституции и уголовном кодексе об этом ни слова, тут же десятки разъяренных мужчин и женщин разорвут тебя на куски. В общем, резиновый ребенок для такого, как он, был идеальным вариантом, не кричал, не пачкал простыни, не плевался едой, лежал себе тихо и улыбался, так что спустя несколько дней он тоже начал брать его на руки и качать, будто настоящего, сначала напоминая себе, что нянчить резинового ребенка — это безумно, а потом плюнув, да какая разница.

С коляской было удобно гулять, его портфель с деньгами легко помещался в нижней корзинке, а ей можно было не брать с собой трость, а облокачиваться на ручку, и она проводила больше времени на улице, из последних сил толкая перед собой свое сокровище. Он неотступно следовал за ней, не только для того, чтобы помочь, если ей станет плохо, или надеть кислородную маску, которую теперь приходилось все время носить в руках, но и чтобы преградить дорогу особо любопытным прохожим, пытающимся рассмотреть хорошенького малыша поближе, не хватало еще, чтобы догадались, как они целыми днями катают в коляске резиновую куклу. Дело было к вечеру, сумерки густели, обволакивая ноги, и мимо них шел мужчина с радиоприемником, а антенна покачивалась на ветру, создавая помехи. Сегодня суд официально признал похищенную актрису умершей, не дожидаясь обыкновенного пятилетнего срока, так как принял во внимание обстоятельства похищения и плачевное состояние ее здоровья. Ты слышал, сказала она ему, опустившись на скамейку и качая коляску ногой, это про меня. Выступивший на судебном заседании медицинский эксперт подтвердил, что у врачей нет никаких оснований полагать, будто девушка могла прожить после похищения дольше нескольких недель, ведь даже без всяких похищений ей оставалось, пожалуй, не больше месяца, а прошло уже три, тараторил по бумажке новостной диктор. И когда они, переглянувшись, сказали друг другу, представляешь, меня признали умершей, да нет, тебе померещилось, забудь эту ерунду, то, уже вдалеке, едва слышно, по приемнику передали: у полиции появились новые данные о похитителе актрисы, который обзавелся очередной жертвой, и его примерное местонахождение почти установлено, следите за оперативной информацией полицейских органов.