Книга Слеза ангела - Татьяна Корсакова

– Спокойной ночи, Белоснежка, – затылок обожгло горячее, пахнущее двенадцатью травками дыхание. Захотелось отодвинуться, но двигаться было некуда – она и так висела на самом краю.

– Спокойной, – буркнула Света и зажмурилась.

В деревенских домах особенная тишина, она какая-то абсолютная, не нарушаемая бубнением соседей за стенкой, журчанием воды в трубах, тарахтением телевизора. С непривычки тишина кажется чуждой и опасной. Наверное, поэтому Света, горожанка до мозга костей, тихо взвизгнула, когда эту абсолютную тишину нарушило наглое «ку-ку». Мало того что взвизгнула, так еще и прижалась к чему-то горячему.

– Это часы с кукушкой, – горячее оказалось сабуринской рукой. Рука скользнула вверх по Светиному бедру, перебралась на талию, замерла на плече. – Не бойся, Белоснежка, я защитю тебя от всех кукушек.

Это по-детски наивное «защитю» вдруг одним махом смяло бастион Светиной добродетели. И рука, все еще поглаживающая ее плечо, и мускулистое бедро, каким-то непостижимым образом оказавшееся поверх ее ноги, и горячее дыхание с запахом двенадцати травок больше не казались чужими и наглыми…

Кукушка еще куковала, а они уже самозабвенно целовались под жарким, расшитым васильками одеялом. Неутомимой птице пришлось не один раз высунуться из часового нутра со своим сакраментальным «ку-ку», пока они наконец решили отдать должное сну на настоящей перине…

Утро началось странно: не с назойливого треньканья будильника, а с петушиного крика. Откуда в Москве петухи?..

Света потянулась, зевнула и открыла глаза. На низком беленом потолке плясали солнечные зайчики, расшитые занавески колыхал легкий ветерок, пахло чем-то вкусным, Сабурина рядом не оказалось. То есть его не было не просто рядом, а даже в комнате. Сердце испуганно сжалось, а потом взгляд остановился на часах с неугомонной кукушкой – часы показывали половину девятого утра. Драгоценное время уходит, а она дрыхнет! Света выбралась из-под одеяла, торопливо натянула одежду, застелила постель, вышла из комнаты.

У печи суетилась Тихоновна. Несмотря на вчерашние возлияния, выглядела бабушка бодро, если не сказать свежо.

– Проснулась, внучка! – Она широко улыбнулась. – Ну, как спалось на новом месте?

В вопросе не было никакого скрытого смысла, но Света все равно покраснела, вспоминая, как им с Сабуриным спалось.

– Спасибо, Тихоновна, замечательно, – сказала она и нисколько не погрешила против истины: ночь и в самом деле была замечательной.

– А то ж! – Бабушка взмахнула деревянной ложкой, которой разводила тесто для блинов. – Это ж вам не город, здесь воздух – дыши не хочу.

– А где, – Света осмотрелась, – где Са… мой муж?

– Так на дворе где-то. Может, умывается. Он сказал, что надо торопиться, да все жалел тебя будить.

Жалел будить… На душе стало легко и радостно. Раньше ее никто не жалел, даже в таких вот бытовых мелочах. Захотелось сию же минуту отыскать Сабурина, сказать что-нибудь незначительное, но такое, чтобы он сразу понял – как она ценит эту его заботу.

На дворе было свежо и солнечно, от вчерашней непогоды не осталось и следа. А она солнцезащитные очки дома забыла. Ладно, это не беда, им все равно скоро уезжать.

– …Арсений, да что ты, в самом деле?! – Голос Сабурина доносился из-за покосившегося сарайчика, Света невольно затаилась. – Да, я решил помочь той самой чокнутой девице! – Дышать вдруг стало больно. – А что ты хотел? Три тысячи баксов на дороге не валяются, и дурехи, готовые разбрасываться такими суммами, попадаются не каждый день. – Горло сжало что-то холодное и шипастое. Света прижалась затылком к влажной стене сарайчика. – Кто сказал, что я особо заинтересован?! Кем там можно заинтересоваться?! Просто у меня работа такая…

Дальше Света слушать не стала. А что слушать, если и так все ясно: и про чокнутую, и про три тысячи баксов, и про сабуринскую работу… Просто у него работа такая, специфическая, а она – дура! Ведь знала же, что все это из-за денег…

Обида душила, не давая вздохнуть полной грудью. Чтобы унять боль, Света зачерпнула из стоящего здесь же, на крылечке, ведра студеной воды и плеснула себе в лицо. Стало зябко и колко, сжимающие грудь тиски слегка разжались.

К тому моменту, когда Сабурин вернулся в дом, она уже успела взять себя в руки. Ей даже удалось улыбнуться, когда он, не стесняясь Тихоновны, по-хозяйски чмокнул ее в шею, и не врезать по его самодовольной небритой роже, когда, уже наедине, в полумраке сеней, он прижал ее к стене и облапил, как безмозглую деревенскую девку. Ничего, она все понимает – у него работа такая… Ей сейчас о другом надо подумать. О том, как она будет дальше одна со всем справляться. Времени в обрез, осталось меньше двух суток, а она еще ни на шаг не приблизилась к разгадке того, как можно найти эту проклятую Слезу ангела.

С Тихоновной они прощались как с родной. Старушка даже всплакнула, по очереди расцеловала их с Сабуриным, перекрестила на дорожку, махнула сухонькой ручкой вслед отъезжающей машине. Света немного полюбовалась окрестностями Зябровки, которые при свете дня выглядели вовсе не так уныло, как показалось вчера, и с легким душевным трепетом открыла ящик с документами.

– Не хочешь терять времени? – Голос Сабурина раздражал.

– Угу, – отвечать ему не было сил, – просмотрю по дороге…

Почерк был ей не знаком, но Света точно знала, что эти торопливые, сползающие вниз строки много лет назад написала ее мама…

«…Он был красив как бог. Никогда раньше я не встречала таких необычных мужчин. Волосы черные с благородной проседью – соль с перцем, небрежно длинные, блестящие. Подбородок такой, что невозможно отвести от него взгляд, – четко очерченный, решительный. Бледность, о которой в дамских романах пишут – аристократическая. А глаза, господи, что у него были за глаза!.. Мне трудно их описать, я их просто не помню. Помню только, что они какие-то необычные, заглядывающие на самое дно твоей души. Я тогда еще испугалась, что он все про меня поймет. Для человека с такими глазами не может быть никаких тайн…

Этот клиент оказался первым иностранцем в списке моих жертв. Раньше я работала с командированными, большей частью провинциальными лохами. Их мне было не жалко. Они, эти вонючие, потные мужики, урвавшие из семейного бюджета деньги на дорогую шлюху, не заслуживали снисхождения. Затрапезный гостиничный номер, продавленная кровать, сырое постельное белье, похотливые взгляды, слюнявые губы, жадные руки… С ними я никогда не спала. Призывные взгляды, обещание райского блаженства и пару капель клофелина в стакан дешевого пойла. Они отключались, так и не поняв, что происходит. Мне хватало времени, чтобы очистить их бумажники.

Этот мужчина был совсем другим. Он разговаривал по-русски почти безупречно, с едва уловимым, дразнящим французским акцентом. От него пахло дорогим одеколоном и деньгами. У него было много денег – я успела заглянуть в его бумажник, когда он расплачивался в ресторане. Но главное не акцент, не парфюм и не деньги: в нем чувствовалась какая-то тайна, что-то такое, что не позволяло назвать его жертвой, то, что делало его самого охотником.