Книга Едва замаскированная автобиография - Джеймс Делингпоул

Споткнувшись, я вылезаю из такси, чувствуя кружение в голове от предшествующего сексу адреналина. Водитель получает огромные чаевые. «Удачи тебе, приятель», — говорит он, подмигивая мне.

Уже почти стемнело. Я провожу Гермиону через ворота и по слабо освещенной дорожке к убогому боковому входу. Меня тревожит липкость, которую я ощущаю у себя в штанах. Надеюсь, что это просто предварительная смазка.

— Ну вот, — хрипло говорю я, справившись с замком.

— Мм.

Взявшись за руки, мы поднимаемся по лестнице.

Это чудесное мгновение. В этот момент ты с полной уверенностью знаешь, что через какие-то мгновения увидишь женщину, о которой так долго мечтал, обнаженной. И что она мечтает об этом так же, как и ты.

Вынимаешь ключ, чтобы открыть дверь…

И вдруг обнаруживаешь…

Она уже открыта.

Грабители.

Тебя ограбили.

Ну, не стоит впадать в панику. Красть у тебя нечего, и если они не сделали ничего действительно ужасного — например, не нагадили тебе в постель, — можешь продолжать действовать по плану без особых хлопот.

Если, конечно, они уже ушли.

Но нет. Слышно, как они там возятся.

Черт!

— Стой сзади, — говорю я Гермионе.

Я стучу в дверь.

— Эй, там! — кричу я.

Дверь открывается, и на пороге появляется загорелая молодая женщина в желтых резиновых перчатках.

— Ну, ты вовремя, — говорит она. — Поможешь мне выгрести остатки грязи, с которой я вожусь уже полдня. Ты загубил цветы, ты рассердил соседей, ты выпил мое «Кампари»…

— Э-э, Гермиона, это моя двоюродная сестра Сьюзен. Сьюзен, Гермиона.

— Ты прожил здесь шесть месяцев и ни разу не удосужился прибраться? На подоконниках целый дюйм пыли! А плита — тебе придется убирать сверху весь этот нагар. Потому что я не смогла, как ни пыталась. Но сначала я хочу, чтобы ты…

— Пожалуй, я лучше… — говорит Гермиона.

— Нет. Давай поужинаем, — говорю я.

— Если ты думаешь свалить ужинать… — рявкает Сьюзен.

— Ты знаешь, я устала. Мне действительно пора домой, — говорит Гермиона. Она чмокает меня в щеку. — И спасибо. За все.

Долгое время я не могу сдвинуться с места, настолько поразила меня безжалостность моей несчастной судьбы. А когда наконец я прихожу в себя и бросаюсь вниз по лестнице и выбегаю через ворота на улицу, я обнаруживаю, что ее уже нет, и нечто еще худшее: я даже не взял у нее номер телефона.

Я не взял у нее номер телефона, черт его возьми!

Короче, в воскресенье в церковь я не пойду.

И в Пасху тоже.

И на Рождество не пойду!

Шляпа Хью Массингберда

Милая и дражайшая Моллинька!

Извини, что долго не писал, но много чего интересного произошло, в том числе — я, возможно, получу настоящую работу.

Я говорю о «Дейли телеграф», которую ты, наверно, не уважаешь, как и я до недавнего времени, считая, что ее не читает никто, кроме отставных полковников, шрифт мелкий и готический, и что там интересного, кроме третьей страницы с судебными отчетами, где можно лучше узнать подробности сексуального насилия и убийств, чем из таблоидов. Но на самом деле мне кажется, что их старомодность — большой плюс, поскольку все эти администраторы вымирают быстрее, чем удается их заменять, и они отчаянно нуждаются в молодых читателях, и им кажется, что их можно заполучить с помощью молодых писателей, а тут на сцене появляюсь я.

Все произошло после того обеда, на котором был этот специалист по трупам, которого зовут Смерть-Эванс, работающий в отделе некрологов. Я не был знаком с ним. Я также не испытываю желания оставшуюся жизнь писать о мертвецах. Это просто товарищ моего товарища, сказавшего: «Почему бы тебе не позвонить ему? Он очень мил и мог бы помочь твоей карьере».

Обед был замечателен. Он происходил в ресторане на реке, и мы напились. Напились после двух бутылок, чего для меня достаточно. Я был весьма удивлен, потому что ждал серьезных вопросов типа: «А какие особые качества, как вам кажется, вы могли бы привнести в раздел некрологов „Дейли телеграф“?» (У меня даже был заготовлен ответ: «Так боюсь смерти, что сопереживаю тем, кто уже умер».) На самом деле мы говорили об Оксфорде (Смерть-Эванс учился там примерно на десять лет раньше нас), как мы там напивались и какие наркотики принимали. Потом я, конечно, понял — это он брал у меня интервью. Примерно как те тесты за обедом, когда нужно показать, что ты можешь снять кожуру с грейпфрута правильным ножом или что ты не будешь говорить о политике или о ее величестве королеве, пока третий преподаватель слева от президента не будет оштрафован. Похоже, я прошел испытание.

Моя работа заключается в том, чтобы находить интересных людей, которые, наверно, скоро умрут, и писать их биографию в стиле «Кратких жизнеописаний» Обри (то есть выбирать все странные и дурацкие их особенности, по возможности раздувать и не обращать внимания на то, что пишут в других газетах). Я начал с Фредди Меркьюри, потому что вряд ли они ведут досье на людей из рок-н-ролла и потому что, по слухам, у него СПИД. Я надеюсь, что это так, потому что, если он умрет через пятьдесят лет своей смертью, мне конец. Однако на всякий случай я описал нескольких стариков, которые должны соответствовать вкусам наших читателей: Барбару Вудхауз (собаки), Нормана Паркинсона (снобизм) и Саймона Рейвена (крикет, выпивка и мужеложство).

Я мог бы работать дома, но с удовольствием езжу в редакцию — огромное здание голубого стекла в Доклендз с отвратительной открытой планировкой, куда нужно добираться этой дерьмовой железной дорогой, на которой вечно происходят поломки. Но зато не нужно платить за свет, отопление, телефонные звонки, канцпринадлежности, и компания вполне приличная. Сомневаюсь, что в других отделах «Телеграф» такая же обстановка, но некрологи — вотчина замечательного малого по имени Хью Монтгомери Массингберд. В «Частном сыщике» ему дали прозвище Массивсноб, что очень несправедливо, потому что, несмотря на свою одержимость генеалогией, это один из наименее подверженных снобизму людей из всех, кого я когда-либо встречал. (Хотя он безусловно заметил, что Девере — фамилия графов Эссекских.) Хью считает, что необходимость работать ради заработка — ужасная несправедливость, и постоянно стремится делать вид, что это всего лишь наше хобби. Скажем, когда ты вручаешь ему очередной некролог, он ведет себя так, будто ты оказал ему огромную личную услугу. Он дал мне поносить свою старую фетровую шляпу со своими инициалами на ленте. Не пойму, как я в ней выгляжу — беспутником или жлобом. Похоже, тем и другим одновременно.

О той работе, о которой я упоминал. Похоже, что это будет в Питерборо, то есть типа детского сада, который «Телеграф» держит для молодых выпускников университетов. К несчастью, это тоже хроника, и мне придется заниматься тем же дерьмом, что и в «Стэндард». Но при годовом жалованье 18 тысяч фунтов какая разница, чем заниматься? Хоть выкалывать глаза котятам или вилами выгружать младенцев из грузовиков — мне все равно.