Книга Едва замаскированная автобиография - Джеймс Делингпоул

— Глупая девушка. Скажи, чтобы она возвращалась и курила столько, сколько хочет. Нет. Я сам скажу ей об этом. — Он решительно шагает вперед. — Где она?

— Она вышла наружу. Где-то на улице. Трудно сказать точно. Я лучше пойду.

Он смотрит на меня пронзительным взглядом.

— Скажи ей, чтобы она не задерживалась, — говорит он.

Гермиона прячется в уборной.

Я стучу в дверь три раза.

— Все в порядке? — спрашивает Гермиона.

— Да. То есть нет, подожди.

Кто-то стоит сзади. Я оборачиваюсь.

Это Доминик, сияющий и показывающий мне нелепые, поднятые вверх большие пальцы.

— Пошел к черту, — отчетливо произношу я.

Он кивает, подмигивает и продолжает показывать большие пальцы.

Я прощально машу ему рукой. Он уходит, хихикая.

Мы с Гермионой незамеченными пробираемся к лифтам. Но когда мы ждем, чтобы двери лифта закрылись, слышатся приближающиеся голоса.

«Боже милосердный, сделай так, чтобы двери лифта закрылись, и я сделаю все, что ты пожелаешь — не знаю что, но что-нибудь хорошее», — думаю я про себя по мере приближения голосов, в одном из которых я узнаю бородатого Роджера, и жму большим пальцем кнопку закрытия дверей, хоть и читал где-то, что она ничего не делает в действительности и размещается чисто для психологического комфорта.

Должно быть, у Гермионы аналогичные мысли, потому что, когда дверь закрывается и лифт вне всяких сомнений начинает двигаться вниз, она издает долгий и мелодичный вздох. Я думаю: «Боже, наверно, примерно такой звук она издает, когда к…» — но замечаю, что она смотрит на меня и, возможно, читает мои мысли, и, чтобы скрыть свое смущение, произношу самые успокаивающие и лишенные эротизма слова, которые могу придумать:

— Ну и ну, близко было!

— Да, это было близко.

«Это было» произносится после некоторой паузы, в течение которой она явно пыталась продолжить данную тему разговора и поняла, что это невозможно. Я напрягаю мозги, пытаясь придумать слова, которые могли оказаться более удачными, типа: А помнишь эту сцену в „Роковой страсти"?..»

Но время ушло. Она невозмутимо смотрит поверх двери на мелькающие номера этажей, что дает мне возможность взглянуть в зеркало, где я сначала разглядываю свою торжествующую ухмылку, затем проверяю, не висят ли сопли и нет ли прыщей в складках носа, потом снова торжествующе ухмыляюсь и наконец разглядываю отражение Гермионы, которое так близко к моему, и поражаюсь нереальности происходящего.

Реальность возникнет, когда Гермиона скажет: «Спасибо, что помог мне выбраться из этого затруднения», — чмокнет меня в щеку и сядет в такси, которое отвезет ее домой. Поэтому я не спешу спрашивать у нее о том, что она собирается теперь делать. Поэтому, пока это возможно, я доставляю себе удовольствие мыслями о маловероятной, но в принципе реальной возможности, что она примет мое предложение выпить со мной. Или даже пообедать. Да нет, это уже превосходит всякие границы возможного.

Мне кажется, я должен предельно ясно объяснить, что это за девушка, о которой мы говорим. Если я стану слишком подробно описывать ее прерафаэлитскую внешность, вы решите, что она не в вашем стиле, и не заинтересуетесь ею, и это будет ошибкой, потому что она в вашем стиле, она в чьем угодно стиле, а если вы — женщина, она сделает из вас лесбиянку. Эта девушка настолько восхитительно прекрасная, настолько ошеломительно утонченная, настолько недостижимая и совершенная во всех отношениях, что, если бы произошло невероятное и она позволила вам находиться поблизости от ее постели хотя бы в течение одной ночи, вы благодарили бы судьбу всю свою оставшуюся жизнь. Вы были бы как Гай Ричи, когда он впервые договорился о свидании с Мадонной. Вы думали бы: «Боже, я перед тобой в неоплатном долгу».

Поэтому, когда дверь лифта открывается, я наношу упреждающий удар словами: «Боже, я благодарен тебе за то, как закрылась дверь лифта, но не окажешь ли ты мне еще одну милость? Когда я приглашу ее выпить со мной, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть она согласится! Если ты сделаешь это, я в твоем распоряжении. Я сделаю все, что ты захочешь. В разумных пределах, конечно. То есть я не обещаю родиться заново. Но ты увидишь, что я буду блюсти твои заповеди».

А вот и такси с горящим оранжевым огоньком, поэтому мне нельзя терять времени, но что, если она откажет? Это ужасно! И что, если я попрошу не так, как следует, что, если…

— Что ты теперь собираешься делать?

Это не я задаю вопрос.

— Ну… Может быть, выпьем? — говорю я.

— Пожалуй, мне не стоит. Я уже выпила довольно много шампанского. Где ты живешь? — спрашивает она.

— В Айлингтоне.

— Примерно в мою сторону. Может быть, поедем туда выпить кофе или еще что-нибудь придумаем?

Еще что-нибудь?

Я чувствую ее мягкую ладонь, когда помогаю ей сесть в такси. Чувствую себя неким галантным кавалером из фильмов сороковых.

Конечно, будь я действительно галантен, я воспользовался бы этими драгоценными первыми секундами, чтобы проскользнуть по обшивке из искусственной кожи и расположиться вплотную к ней, как если бы кто-то третий должен был сесть рядом с нами на заднем сиденье. Но это же я, и веду я себя так, будто у нее сибирская язва, и чопорно прижимаюсь к дальнему окну.

Боюсь что-нибудь произнести. Боюсь даже посмотреть на нее, чтобы она не обнаружила вдруг, что рядом с ней сижу я, а не Том Круз. Вместо этого делаю вид, что очень интересуюсь рекламными предложениями на перегородке передо мной, и шарю в карманах в поисках успокоительной сигареты, обдумывая тем временем, как лучше пересечь широкую бесплодную пустыню, которая нас разделяет.

Мне кажется, что неплохо будет воспользоваться движением машины и, когда она внезапно повернет, якобы случайно подвинуться, пока — о, господи! — мы не коснемся локтями друг друга, я и Гермиона, и — нет, боюсь — моя правая рука переметнется через твое плечо, а пальцы будут нежно поглаживать сзади твою шею.

Прежде чем я приступаю к осуществлению своего плана, такси резко поворачивает вправо, и я чувствую всю тяжесть одетого в меха тела Гермионы, прижимающегося к моей руке. Я замираю. Она остается в том положении, в котором очутилась. Я жду некоторое время, чтобы окончательно убедиться, что это не случайность. Потом, с медленной и недоверчивой неловкостью единственного оставшегося в живых пассажира разбившегося самолета, рывком хватаю ее за плечо и крепко прижимаю к себе.

Она удобно устраивает свою головку на моем плече.

Я чувствую запах ее волос, ее теплую кожу и следы какого-то очень тонкого аромата, столь редкого и совершенного, что у него нет названия.

Мне хочется поцеловать ее. Хочется спросить: «Почему я?» Но я парализован от страха, что в любой момент проснусь и все это закончится.

«Боже, пожалуйста! Я знаю, что тебе не очень нравятся добрачные половые сношения, но если ты найдешь какой-то способ разрешить это нам, то я твой навеки. Я обязательно пойду в церковь на Пасху. Даже в следующее воскресенье, если хочешь. Я пожертвую десятку на благотворительность. Я буду читать молитвы каждый вечер весь следующий месяц. Послушай, если это для тебя так важно, я даже женюсь на этой девушке, если она захочет. Но пожалуйста. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, дай мне достичь моей цели».