Книга Главная роль Веры Холодной - Виктор Полонский

– Почему вы на меня кричите?! – вспылила Вера. – Почему перебиваете?! А еще офицер! Что, вся доблесть только в том, чтобы на женщин кричать?! Немедленно прекратите!

– Простите, Вера Васильевна, – тотчас же стушевался Немысский. – Простите, ради бога. Это я от волнения…

– Мужчина должен уметь держать себя в руках в любой ситуации! – отчеканила Вера. – Это нам, женщинам, позволительно проявлять чувства. Сейчас возьму и закачу вам тут такую истерику, что от Триумфальных ворот любопытные набегут!

– Прошу вас, Вера Васильевна, не надо никаких истерик. – Немысский лукаво прищурился и добавил: – Тем более что у вас и не выйдет. Не истеричного вы склада женщина.

– Это смотря как разозлить, – заметила Вера и вернулась к делу: – Итак, что у нас со Вшивиковым? Вы считаете, что он сумеет отговориться?

– Разумеется. И свалит все на Охранное отделение, которое уже восьмой год пытается вербовать всех подряд, без разбору. Великий Суворов учил воевать не числом, а умением, а им только бы ведомости раздуть.

– Зачем? – поинтересовалась Вера. – Лишние же хлопоты.

– Во-первых, старание свое показывают. – Немысский криво, неодобрительно, усмехнулся. – Во-вторых, чем больше в ведомости агентов, тем больше неподотчетные фонды. А многие, Вера Васильевна, служат не столько ради жалованья… Впрочем, не суди, да сам не судим будешь. Что же касается Вшивикова, то я, Вера Васильевна, не удивлюсь, если он окажется Фалтером. Не поручусь, но и не удивлюсь.

– Неужели! – ахнула Вера. – Но почему? Он же бывший офицер…

– Это еще ничего не доказывает, – нахмурился Немысский. – Офицерский мундир, к сожалению, не является гарантией порядочности. И генеральский, если хотите, тоже. Его могли завербовать во время войны. Он же был пластуном, ходил по вражеским тылам. Могли схватить, предложить выкупить жизнь ценой предательства. А могло быть и иначе. Настоящий Вшивиков мог выйти в отставку и поехать, скажем, к себе домой в Екатеринодар. Но по дороге его убили, забрали документы с вещами, и через какое-то время в Москве появился другой, поддельный Вшивиков. Вы, может, не знаете, но у Вшивикова нет родных. Единственное чадо у отца с матерью, которые давно уже преставились. Очень удобная личность для шпиона. Главное, не оседать там, где родился, или, скажем, там, где служил. А если еще и внешность сильно схожа, так совсем хорошо. Ну а что касается репортерского поприща, так это же просто шпионское счастье. Всюду бываешь, всюду нос суешь, с кучей народу ежедневно встречаешься, и при том никто на тебя внимания не обращает. Я уже успел немного присмотреться к Вшивикову. Благодаря вашей подсказке, кстати говоря. Но тут нужна осторожность. Осторожность, осторожность и еще раз осторожность! Четыре трупа – это не шутка! Даже не четыре, а пять…

– Что, еще кого-то убили?! – Вере почему-то подумалось, что убили Чишавадзе. – Кого?!

– Архитектора Вишневского, того самого, что строил «Альпийскую розу», и гостиницу, и ресторан. У Вильгельмины Александровны на вечерах он не появлялся, они встречались в других местах, раза два в месяц. Вишневский давно был у нас на подозрении, но уличить его было не в чем. Родом он из Варшавы, настоящего шпионского гнезда, долгое время жил в Петербурге, строил Балтийский завод, одиннадцать лет назад переехал в Москву. Убит в прошлый понедельник выстрелом в висок в своей конторе на углу Большой Дмитровки и Столешникова. Якобы самоубийство, но направление выстрела таково, что наводит на мысль об убийстве. Сам так руку не вывернешь, да и незачем. Тот же почерк – несколько неумелая инсценировка. В записной книжке пометка о встрече с некоей В.А. во вторник, то есть на следующий день, а в ящике письменного стола папка с чертежами нового двигателя для аэропланов. Грубовато, конечно. Кто же станет такую папку в ящике стола держать? Ясно же, что ее подложил убийца. Копии с чертежей снял и подложил.

– А в газетах ничего не писали, – удивилась Вера, регулярно читавшая городскую хронику. – Неужели я проглядела?

– Вдова поспешила заткнуть всем рты, – объяснил Немысский. – Самоубийство, хоть и фальшивое, тень на семью… Зачем? Покойника превосходно загримировали и похоронили как скоропостижно скончавшегося от сердечного приступа. Потому-то я так и волнуюсь, Вера Васильевна. А насчет моей родственницы подумайте. Милейшая гостеприимная старушка, немного говорлива, так зато не скучно будет. Главное, что живет она уединенно, да и вообще, кому придет в голову вас там искать? Если же вы не знаете, как объяснить отъезд вашему супругу, то я готов помочь.

– Вы? – изумилась Вера. – Каким образом?

– Как должностное лицо, наделенное определенными полномочиями, – ответил штабс-ротмистр. – Будьте спокойны, ваш муж все поймет.

– Он в прошлый раз так переживал… – Вера оборвала себя на полуслове, потому что ворошить старое было некогда – ей в голову пришла идея, показавшаяся весьма привлекательной. – Я вам очень признательна за заботу, я очень тронута вашим отношением, но…

Идея требовала обдумывания, пусть и недолгого. Хотя бы несколько минут.

– Но нельзя ли попросить у вас воды? Очень пить хочется. Это, должно быть, от волнения. У меня от волнения всегда в горле сохнет.

Воду можно пить залпом, а можно цедить мелкими глоточками, растягивая удовольствие. Да и пить после суфле, струделя и сладкого кофе хотелось на самом деле.

Вера рассчитала так, что допила и додумала одновременно. Промокнула губы платочком, только сейчас вспомнив, что забыла их накрасить после чайной (вот стыд-то!), и сказала, проявляя недурное знание мужской психологии (два года супружеской жизни как-никак):

– Конечно, вы и без меня справитесь, я не сомневаюсь. Приедет подполковник из Петербурга с особой группой да особыми полномочиями и за месяц распутает весь клубок. Вся слава ему достанется, а вы будете в стороне, как не справившийся самостоятельно, без чужой помощи. Напомните, Георгий Аристархович, будьте так любезны, сколько лет вы уже в штабс-ротмистрах ходите?

– Простите, не припомню, чтобы мы с вами это когда-либо обсуждали, – холодно ответил Немысский. – Так что и напоминать нечего. Сколько ходил, столько и ходил, вам-то от этого какое беспокойство? Это маменька моя все ждет не дождется, когда я полковником стану. Переживает, бедная, что я без калош хожу[64].

– Мне от этого ровным счетом никакого беспокойства, – ответила Вера. – Просто у меня есть хороший план. Вы давеча Суворова вспоминали. Он, кажется, учил покорять себе все обстоятельства?

– Учил, – кивнул Немысский.

– Я признаю, что поступила опрометчиво, даже глупо, но…

План Вера изложила быстро – минуты за две. При всей своей замечательности он был прост, еще древние говорили, что «veritatis oratio simplex est»[65]. Увы, Немысский выслушал ее, не перебивая, и сказал всего два слова: