Книга Знакомый незнакомец - Эрин Найтли

Тот коротко кивнул и зашагал к конюшне, предоставив Бенедикту подхватить Барни и последовать за ним. Бенедикт ощутил, как его благородство и честь рассыпаются в пыль, но наклонился, поднял Барни, взвалил на плечо и пошел за Ричардом.

У него остался единственный шанс все исправить.

Глава 22

«Меня огорчает ваше нежелание писать. Если я чем-то оскорбила вас, вы должны как следует меня отчитать. Но я не вынесу молчаливого укора».

Из писем Эви Хастингсу

Внимание Эви привлекли громкие голоса. Хотя она привыкла к раздававшемуся время от времени женскому визгу или даже ссорам, слышать гневные мужские крики было вещью совершенно необычной.

Бенедикт. Он, должно быть, вернулся.

Она попыталась подавить нахлынувшие эмоции… и даже отказывалась назвать терзавшие ее чувства, но решительно взяла себя в руки, зная, что должна оставаться в постели по крайней мере несколько дней. С ее стороны будет верхом глупости подняться сейчас, особенно когда рядом нет никого, чтобы помочь ей. У матери удар приключится, узнай она, что Эви ослушалась приказан доктора.

Но вопли продолжались, и Эви умирала от желания понять, какого дьявола здесь происходит.

Решив, что встать с постели предпочтительнее, чем умереть от любопытства, и от души надеясь, что мать находится в другой половине дома, она мысленно приготовилась к путешествию через всю комнату к окну. Пара глубоких вдохов и истовая молитва за благополучный исход… Она осторожно откинула одеяло, стараясь не потревожить больную руку и не делать резких движений, и медленно села. Голова сразу закружилась, но Эви сидела неподвижно, пока комната не перестала вращаться. Возможно, доктор прав, и ей следует день-другой оставаться в постели. Она обреченно вздохнула. Любопытство временами не доводило ее до добра, но она была достаточно честна, чтобы признать: это именно такой случай, тем более что она знала только одного человека, способного затеять этот скандал.

Дождавшись, пока ей станет лучше, она схватилась за кроватный столбик и поднялась. И снова волна головокружения одолела ее, и она прижалась щекой к прохладному дереву, дожидаясь, пока сможет обрести равновесие. Возможно, встать с постели, тащиться к окну и подслушивать все, что происходит во дворе, — не самая лучшая мысль.

Но она уже решила.

Потому что взбешена.

Потому что сгорает от любопытства. Как всегда.

Наконец она почувствовала, что способна оторваться от столбика и доковылять до окна. С величайшим трудом она достигла своей цели, облегченно вздохнув, уселась на сиденье-подоконник. Здесь было куда прохладнее, чем в постели, и Эви наслаждалась свежим воздухом, обдувавшим разгоряченное тело. Она постаралась расслабиться и не сразу поняла, что крики стихли.

Эви поспешно откинула шторы и посмотрела вниз. И тут же заметила троих: один лежал на земле, а Ричард и Бенедикт стояли лицом к лицу, напряженные, почти готовые к драке.

Значит, он действительно вернулся.

В душе причудливо смешались гнев и облегчение. Как ни сильно она презирала его, но все же не желала ему смерти. Пусть Ричард его покалечит, но убить? Это уже слишком.

Должно быть, она испытывала… чувства к Бенедикту, непрошеные чувства, но эти чувства были смертельно ранены одним выстрелом. И они никогда бы не появились, знай она, кто он на самом деле.

Эви оглядела свои повязки и вздрогнула. Не хочется думать, что случилось бы, если бы выстрел оказался более метким.

Честно говоря, помимо того, что в нее стреляли, больше всего пугало сознание уязвимости родных. На ее месте легко мог бы оказаться отец или брат. А мать и сестры, ожидавшие у пруда? Беатрис рисовала в сторонке, пока близняшки делали ожерелья из головок клевера. А мама… мама, читавшая в беседке и спокойно ожидавшая возвращения мужа и старших детей… Они такие беззащитные! Иным словом их не опишешь.

Изменится ли ее беспечная семейка после такого испытания? Отец был взбешен и страшно разволновался. И немедленно послал в погоню всех слуг. Но Бенедикт намного их обогнал. Когда отец пришел повидать ее перед тем, как вернуться в конюшню и ждать известий, его лицо было бледным и осунувшимся. Мать тоже тревожилась, и Эви никогда еще не видела брата в таком состоянии. Интересно, что с девочками? Мама пока не хотела переутомлять Эви их посещением.

Она всмотрелась в мужчин, пытаясь разглядеть выражение лиц, но мешало стекло, искажавшее черты. Однако она не смела открыть окно и обнаружить свое присутствие. Вдруг Ричард повернулся и зашагал к конюшне. Бенедикт поднял третьего и последовал за Ричардом. Все трое исчезли в распахнутых дверях строения. Бедной Эви отчаянно хотелось услышать их разговор, но, видимо, не суждено…

Изнемогая от усталости, она легла на подушки скамьи. Боль немного утихла, но тело продолжало ныть.

Действительно ли ей интересно все, что происходит между этой троицей? Да и какое это имеет значение? Все самое плохое уже произошло, случилось непоправимое, и ничего уже не поделать.

Веки вдруг стали невыносимо тяжелыми, и, хотя сердце Эви разрывалось, она задремала.

Бенедикт был счастлив, хотя бы по той причине, что доктор еще не уехал излома. Его тревожило, что Барни так и не пришел в сознание, хотя Бенедикту очень нужно его допросить. Но что всего важнее, ему стало легче на душе от сознания, что доктор уже осмотрел Эви. Слава Богу, что он так быстро приехал. Бенедикт закрыл дверь кладовой, служившей одновременно тюрьмой и смотровым кабинетом. Ричард, который молчал с той минуты, как вошел в здание, направился в сад. Бенедикт шел сзади, в нескольких шагах, не желая раздражать друга.

Напряжение горячим камнем улеглось в животе Бенедикта. Что он может сказать? Как облечет в слова момент, изменивший всю его жизнь? Он даже не знал, с чего начать.

По некой жестокой иронии оказалось, что Ричард выбрал ту же скамью, на которой прошлой ночью сидели Бенедикт и Эви. Только вместо луны на небе светило солнце, лучи которого отражались от белого камня. Прошлой ночью скамья казалась желанным убежищем. Но сегодня Бенедикт увидел, что она стоит на открытом месте.

Ему пришлось заставить себя выбросить из головы вчерашний вечер и сосредоточиться на предстоящей беседе. Мгновенные образы смеющейся, затаившей дыхание, грустной Эви, ее огромных, выразительных голубых глаз, когда он растирал ей руки, продолжали осаждать его. Он почти чувствовал губами ее губы и даже закрыл глаза от болезненного наслаждения.

И поэтому вынудил себя вспомнить, какой видел ее в последний раз. Бесчувственной. На лесной траве, бледной. Покалеченной…

И это помогло ему прийти в себя. Теперь он был готов описать кошмар, свидетелем которого стал в Фолкстоне. Встав напротив Ричарда, он расправил плечи. Друг устремил на него враждебный взгляд, но промолчал.

— Та ночь, когда я пришел к тебе, последовала за худшим испытанием в моей жизни.