Книга Сгоравшие заживо. Хроники дальних бомбардировщиков - Иван Черных

— Теперь ты можешь их отстегнуть, — подсказал Александр.

— А если прыгать придется? Унты слетят в два счета…

— Сорок пятый, на связь! — прервал их пикировку голос командира полка.

— Сорок пятый слушает, — отозвался Александр.

— Готовы к выполнению задания?

— Так точно.

— Вам изменение. Пойдете под Воронеж на разведку переправы. Сфотографируете ее и, если она восстановлена, сбросите бомбы.

— Один?

— Почему один? С экипажем, — пошутил Меньшиков.

— Понял.

Хотя понять было трудно: на такую цель — одному экипажу. Но другого выхода, видно, нет…

Александр спустился на землю, чтобы дать команду технику установить фотоаппарат; вылез из кабины и Серебряный. Расстегнул комбинезон, вытер вспотевшее лицо, шею.

— Значит, на высоту не полезем?

— Как слышал. Пойдем тысячи на две, фотографировать. Сам определи, с какой высоты.

— Отлично. — Серебряный сбросил комбинезон, отдал механику. — Отнеси в каптерку. — С сожалением посмотрел на свои лохматые собачьи унты. — Жаль, сапоги не обул, теперь придется таскать вот эти волкодавы.

Александр тоже снял свой комбинезон и попросил механика:

— Принеси кожаную куртку.

— Предусмотрительный, — усмехнулся Серебряный. — В каптерке держишь. А мне урок не впрок: в Запорожье все шмотки оставил на квартире, в том числе и летное обмундирование. Теперь вот получил на три номера больше. — Он вздохнул и стал привязывать лямки к поясу брюк. — Сон я сегодня хреновый видел: будто молния в наш самолет ударила. Выбрались мы из кабины, кто за что уцепился. Только Сурдоленко оттолкнулся и за край луны схватился. Кричит: «Деньги матери перешлите, пусть не плачет, мне хорошо здесь».

— Действительно, хреновый сон, — оборвал его Александр. — И штурман ты никудышный — веришь во всякую ерунду, другим рассказываешь.

— Может, и никудышный. Только вот попомнишь — собьют нас. Луна — это к покойнику.

Александр смотрел на Ваню и не верил своим глазам — вечный балагур и бесшабашный человек вдруг сник и говорил печальным, предсмертным голосом. Неужели он в самом деле верит во всякую чепуху?

На подготовку ушло около получаса. Группа, которой предстояло бомбить Белгород, уже взлетела, и с КП торопили Туманова:

— Чего тянете? Взлетайте,

— По местам! — скомандовал Александр.

Сурдоленко вдруг замешкался и, подойдя к технику, протянул ему пачку денег:

— Отошли матери. Адрес там, — указал он взглядом на пачку.

Александра взорвало:

— Что, и ты испугался сновидений?

— Каких сновидений? — не понял сержант.

Вообще-то, когда Серебряный рассказывал сон, сержанта поблизости не было; похоже, он и вправду не слышал предсказания штурмана, и Александр сбавил тон:

— Сам пошлешь после полета.

Сурдоленко пожал плечами:

— Так вернее.

На душе у Александра стало муторно и гадко, впору хоть отказывайся от полета. Он обозвал в душе себя трусом и поторопил Сурдоленко:

— Давай в кабину. Взлетаем.

Бомбардировщик бежал долго, нудно и жалостно воя, словно не хотел отрываться от земли. А из головы не выходил сон Серебряного, просьба Сурдоленко. Говорят, люди предчувствуют надвигающуюся беду… Чепуха! Просто у Серебряного не выдержали нервы, опасность взвинтила его, родила фантасмагорию, вот он и стал мистиком. Только вчера он шутил со Вдовенко, провожая его в полет, — и вдруг того нет. Вот Ваня и скис. Надо как-то подбодрить его.

— А погодка — миллион на миллион. Фрицы и не ждут нас. Давай, Ваня, поточнее ветерок рассчитай, чтоб с первого захода, пока фрицы не очухаются, все сделать.

— Грозился заяц поймать лису, — невесело отозвался штурман. — Ты лучше с моторами поколдуй, чтоб, как у «Юнкерса», выли.

— Это сделаем, — пообещал Александр. В прошлый раз он тоже летал на командирской машине и неожиданно для себя открыл одну вещь: когда убрал обороты одного мотора, гул обоих стал неровный, с волнами завывания, как у «Юнкерса». Но это было уже на обратном пути, над нашей территорией.

Теперь предоставлялась возможность проверить этот «эксперимент» в деле.

Внизу чуть правее показался Воронеж, затянутый смрадным дымом, стелющимся вдоль левого берега одноименной реки; то там, то здесь вспыхивали разрывы. Город обстреливала вражеская артиллерия, а может, бомбила авиация.

— Командир, десять влево, — попросил Серебряный. — Пойдем западнее.

Когда бомбардировщик, сделав петлю, взял курс вдоль Дона, в небе появились разрывы: фашистские зенитки, расположенные на правом берегу, открыли огонь. Александр набрал еще триста метров, и белые облачка стали вспыхивать то ниже, то выше: зенитчики пристреливались.

Александр посмотрел вниз. Правый берег Дона кишел людьми и техникой, по дорогам с запада на восток двигались колонны машин, танков, орудий. Все это скапливалось у берега и готовилось к броску через реку, где на левобережье почти ничего и никого не было видно: наши войска то ли хорошо замаскировались, то ли остались за Доном.

Бомбардировщик выходил на траверз Воронежа. Огонь и дым там бушевали повсюду.

— Командир, десять вправо… Так держать!

Александр молча вел бомбардировщик как по нитке. Разрывы теперь вспыхивали все чаще и плотнее, все ближе и ближе. Кабина наполнилась сладковато-горьким специфическим запахом сгоревшего тротила, в горле першило, из глаз лились слезы, мешая наблюдать за приборами и за тем, что творилось внизу.

Воронеж… Еще два месяца назад — тихий милый город со множеством деревянных домишек, родных и уютных, умиротворенных и гостеприимных, с добрыми, хлопотливыми людьми. Ровные улочки, тополя, акации, сирень в палисадниках. Теперь все дымилось, горело…

— Слушай, командир, а не перемудрил ты с этим звуковым эффектом? — спросил Серебряный. — Мне кажется, что и наши лупят по нас.

— Пусть лупят так же мимо, — оптимистично пожелал Александр. — Жаль, что мы не можем ответить фрицам. Посмотри, сколько, техники скопилось. Черным-черно. Хоть одну б «соточку».

— Переправа важнее. Надо искупать их в нашем родном Дону, чтоб потомкам заказывали…

Грустные нотки в голосе Серебряного больше не слышались, но хватит ли у него выдержки в самую ответственную минуту, на боевом курсе? От его самообладания будет зависеть выполнение задания и жизнь всего экипажа…

Воронеж уплывал под крыло. Разрывы зениток поутихли. Но ненадолго. Впереди чуть заметной лентой обозначилась переправа.

— Снижайся до тысячи двести, — скомандовал штурман.

Александр отдал от себя ручку, и бомбардировщик клюнул носом. Переправа стала быстро расти, контрастнее выделяясь на водной глади. Да, за ночь ее восстановили, и теперь по ней, как муравьи перед дождем, мчались танки, машины с орудиями и прицепами, бензовозы.