Книга Униженные и оскорбленные - Федор Достоевский

– Какая это записка? – спросила Наташа.

– Он у меня был, не застал, разумеется, и сильно разругал вписьме, которое мне оставил, за то, что к тебе не хожу. И он совершенно прав.Это было вчера.

Наташа взглянула на меня.

– Но если у тебя доставало времени бывать с утра до вечера уКатерины Федоровны... – начал было князь.

– Знаю, знаю, что ты скажешь, – перебил Алеша: – «Если могбыть у Кати, то у тебя должно быть вдвое причин быть здесь». Совершенно с тобойсогласен и даже прибавлю от себя: не вдвое причин, а в миллион больше причин!Но, во-первых, бывают же странные, неожиданные события в жизни, которые всеперемешивают и ставят вверх дном. Ну, вот и со мной случились такие события.Говорю же я, что в эти дни я совершенно изменился, весь до конца ногтей; сталобыть, были же важные обстоятельства!

– Ах, боже мой, да что же с тобой было! Не томи, пожалуйста!– вскричала Наташа, улыбаясь на горячку Алеши.

В самом деле, он был немного смешон: он торопился; словавылетали у него быстро, часто, без порядка, какой-то стукотней. Ему всехотелось говорить, говорить, рассказать. Но, рассказывая, он все-таки непокидал руки Наташи и беспрерывно подносил ее к губам, как будто не могнацеловаться.

– В том-то и дело, что со мной было, – продолжал Алеша. –Ах, друзья мои! Что я видел, что делал, каких людей узнал! Во-первых, Катя: этотакое совершенство! Я ее совсем, совсем не знал до сих пор! И тогда, вовторник, когда я говорил тебе об ней, Наташа, – помнишь, я еще с такимвосторгом говорил, ну, так и тогда даже я ее совсем почти не знал. Она саматаилась от меня до самого теперешнего времени. Но теперь мы совершенно узналидруг друга. Мы с ней уж теперь на ты. Но начну сначала: во-первых, Наташа, еслиб ты могла только слышать, что она говорила мне про тебя, когда я на другойдень, в среду, рассказал ей, что здесь между нами было... А кстати: припоминаю,каким я был глупцом перед тобой, когда я приехал к тебе тогда утром, в среду!Ты встречаешь меня с восторгом, ты вся проникнута новым положением нашим, тыхочешь говорить со мной обо всем этом; ты грустна и в то же время шалишь ииграешь со мной, а я – такого солидного человека из себя корчу! О глупец!Глупец! Ведь, ей-богу же, мне хотелось порисоваться, похвастаться, что я скоробуду мужем, солидным человеком, и нашел же перед кем хвастаться, – перед тобой!Ах, как, должно быть, ты тогда надо мной смеялась и как я стоил твоей насмешки!

Князь сидел молча и с какой-то торжествующе ироническойулыбкой смотрел на Алешу. Точно он рад был, что сын выказывает себя с такойлегкомысленной и даже смешной точки зрения. Весь этот вечер я прилежно наблюдалего и совершенно убедился, что он вовсе не любит сына, хотя и говорили прослишком горячую отцовскую любовь его.

– После тебя я поехал к Кате, – сыпал свой рассказ Алеша. –Я уже сказал, что мы только в это утро совершенно узнали друг друга, и страннокак-то это произошло... не помню даже... Несколько горячих слов, несколькоощущений, мыслей, прямо высказанных, и мы – сблизились навеки. Ты должна,должна узнать ее, Наташа! Как она рассказала, как она растолковала мне тебя!Как объяснила мне, какое ты сокровище для меня! Мало-помалу она объяснила мневсе свои идеи и свой взгляд на жизнь; это такая серьезная, такая восторженнаядевушка! Она говорила о долге, о назначении нашем, о том, что мы все должныслужить человечеству, и так как мы совершенно сошлись, в какие-нибудьпять-шесть часов разговора, то кончили тем, что поклялись друг другу в вечнойдружбе и в том, что во всю жизнь нашу будем действовать вместе!

– В чем же действовать? – с удивлением спросил князь.

– Я так изменился, отец, что все это, конечно, должноудивлять тебя; даже заранее предчувствую все твои возражения, – отвечалторжественно Алеша. – Все вы люди практические, у вас столько выжитых правил,серьезных, строгих; на все новое, на все молодое, свежее вы смотритенедоверчиво, враждебно, насмешливо. Но теперь уж я не тот, каким ты знал менянесколько дней тому назад. Я другой! Я смело смотрю в глаза всему и всем насвете. Если я знаю, что мое убеждение справедливо, я преследую его до последнейкрайности; и если я не собьюсь с дороги, то я честный человек. С меня довольно.Говорите после того, что хотите, я в себе уверен.

– Ого! – сказал князь насмешливо.

Наташа с беспокойством оглядела нас. Она боялась за Алешу.Ему часто случалось очень невыгодно для себя увлекаться в разговоре, и оназнала это. Ей не хотелось, чтоб Алеша выказал себя с смешной стороны перед намии особенно перед отцом.

– Что ты, Алеша! Ведь это уж философия какая-то, – сказалаона, – тебя, верно, кто-нибудь научил... ты бы лучше рассказывал.

– Да я и рассказываю! – вскричал Алеша. – Вот видишь: у Катиесть два дальние родственника, какие-то кузены, Левинька и Боринька, одинстудент, а другой просто молодой человек. Она с ними имеет сношения, а те –просто необыкновенные люди! К графине они почти не ходят, по принципу. Когда мыговорили с Катей о назначении человека, о призвании и обо всем этом, онауказала мне на них и немедленно дала мне к ним записку; я тотчас же полетел сними знакомиться. В тот же вечер мы сошлись совершенно. Там было человекдвенадцать разного народу – студентов, офицеров, художников; был одинписатель... они все вас знают, Иван Петрович, то есть читали ваши сочинения имного ждут от вас в будущем. Так они мне сами сказали. Я говорил им, что с вамизнаком, и обещал им вас познакомить с ними. Все они приняли меня по-братски, сраспростертыми объятиями. Я с первого же разу сказал им, что буду скоро женатыйчеловек; так они и принимали меня за женатого человека. Живут они в пятомэтаже, под крышами; собираются как можно чаще, но преимущественно по средам, кЛевиньке и Бориньке. Это все молодежь свежая; все они с пламенной любовью ковсему человечеству; все мы говорили о нашем настоящем, будущем, о науках, олитературе и говорили так хорошо, так прямо и просто... Туда тоже ходит одингимназист. Как они обращаются между собой, как они благородны! Я не видал ещедо сих пор таких! Где я бывал до сих пор? Что я видал? На чем я вырос? Одна тытолько, Наташа, и говорила мне что-нибудь в этом роде. Ах, Наташа, тынепременно должна познакомиться с ними; Катя уже знакома. Они говорят об нейчуть не с благоговением, и Катя уже говорила Левиньке и Бориньке, что когда онавойдет в права над своим состоянием, то непременно тотчас же пожертвует миллионна общественную пользу.

– И распорядителями этого миллиона, верно, будут Левинька иБоринька и их вся компания? – спросил князь.

– Неправда, неправда; стыдно, отец, так говорить! – с жаромвскричал Алеша, – я подозреваю твою мысль! А об этом миллионе действительно былу нас разговор, и долго решали: как его употребить? Решили наконец, что преждевсего на общественное просвещение...

– Да, я действительно не совсем знал до сих пор КатеринуФедоровну, – заметил князь как бы про себя, все с той же насмешливой улыбкой. –Я, впрочем, многого от нее ожидал, но этого...