Книга Гобелен - Карен Рэнни

Но если она хотела оказаться подальше от Блейкмора и Хеддон-Холла, если хотела увидеть совсем другую жизнь, то она своего добилась — в Лондоне жили по особым правилам.

Лондонские дамы стремились делать как можно более замысловатые прически — и на голове вырастали подобия цветов, фруктов и даже кораблей. Лица покрывал толстый слой белил, а декольте позволяли любоваться чуть ли не всей грудью. Элайн назвала Лауру глупой провинциалкой, когда та отказалась надеть платье с подобным вырезом.

Наряды поражали яркостью и роскошью. Одно платье могло стоить столько же, сколько содержание всех слуг Хеддон-Холла в течение года.

Лаура считала дни и недели, постоянно задаваясь вопросом: когда же наступит вожделенный покой в душе? Оказалось, что от перемены места мало что изменилось. Она по-прежнему страдала.

…Лаура опустила визитку в сумочку. Добравшись до дома, разделась и, пожелав Агнессе спокойной ночи, легла в постель. Затушив свечу, она достала из потайного ящика трюмо музыкальную шкатулку и стала слушать. Казалось, каждый звук проникает в сердце, и сердце сжималось от сладкой боли.

Она тихонько напела мелодию, и то, что у нее не было слуха, не имело значения — некому было критиковать ее пение.

Глава 31

— Как я понимаю, вы наследница большого состояния? — спросила герцогиня Бат.

Лаура посмотрела на нее с удивлением. В свете было не принято спрашивать о деньгах; если у тебя их нет, никому это не интересно, а если есть — все и так об этом знают.

Агнесса разбудила Лауру рано утром, сообщив, что ее хочет видеть герцогиня. Лаура сначала посмотрела на часы, потом на горничную. Герцогиня вела себя довольно странно: в Лондоне не принято было делать визиты до полудня.

Лаура спала плохо — как обычно. За время пребывания в столице она успела понять: крепкий ночной сон — это для нее такая же недоступная роскошь, как душевный покой.

Она знала, что мечтать хотя бы об одной ночи полного забвения не стоит: каждую ночь Алекс приходил к ней во сне, и никакие молитвы не помогали. Он был в ее мыслях и днем, и ночью, и он не покинет ее, покуда она не умрет.

Ей мнилось, что она научится жить без Алекса, но, увы, она заблуждалась. Стоило ей уснуть — и он приходил, словно напоминая о том, что она никогда не сможет освободиться от него.

Если бы она могла забыть.

Агнесса сообщила, что Элайн не вернулась домой накануне вечером. Так что Лауре пришлось быстро одеться и спуститься к ждавшей ее гостье. Джейкоб, к счастью, успел подать герцогине чай с печеньем. Лаура присоединилась к утренней трапезе.

— Я всегда считала, что деньги — вопрос весьма деликатный, — как ни в чем не бывало продолжала герцогиня. — Но мне кажется… Кстати, я отнюдь не бедна. Так вот, мне кажется, что с каждым годом человеку требуется все больше средств.

Лаура снова промолчала — она ждала продолжения.

Однако было очевидно, что герцогиня не собирается ничего объяснять. И тогда Лаура решилась спросить, что имела в виду гостья, заговорив о деньгах.

Но герцогиня, казалось, не услышала вопрос хозяйки.

— У вас намечены какие-нибудь дела на утро?

— Я бы хотела провести утро дома, — пробормотала Лаура; она уже поняла, что гостья не оставит ее в покое.

И не ошиблась.

— Прекрасно, — заявила герцогиня. — Тогда пойдете со мной. Я хочу кое-что вам показать.

Герцогиня встала, подошла к двери и приказала Джейкобу подать Лауре плащ. Минуту спустя пожилая леди уже вела ее к экипажу — весьма скромному черному ландо.

— Разумеется, я знаю, кто вы, иначе не пришла бы к вам с визитом, — неожиданно проговорила герцогиня. — И я понимаю, что ваш муж был слишком молод, чтобы умереть. Но смерть, как вы знаете, не выбирает. Могу сказать одно: он погиб как герой. Впрочем, думаю, вы и сами все знаете.

Лаура невольно нахмурилась. Герцогиня затронула весьма болезненную для нее тему. Разумеется, она знала, при каких обстоятельствах и во имя чего погиб Алекс, однако не говорила об этом даже с дядюшками.

— Мне бы не хотелось говорить о гибели моего мужа.

— О да, дорогая. И тем не менее должна заявить: я искренне вам сочувствую. Мне кажется странным, что вы не желаете говорить о смерти вашего мужа — как будто и не скорбите о нем. Впрочем, я прекрасно знаю, что вы скорбите, не так ли, леди Уэстон?

Лаура посмотрела в глаза герцогине и, не выдержав ее взгляда, уставилась на свои руки, сложенные на коленях.

— Когда погиб мой Генри, — продолжала герцогиня, — никто из знакомых не осмелился произнести при мне его имя — словно его и не было никогда. Но ведь он жил когда-то. Неужели все забыли о нем?

— Может, люди просто не знали, что сказать? — предположила Лаура.

— От них требовалось лишь одно — они должны были сказать, что сочувствуют мне. Вот поэтому, моя дорогая, ваша скорбь мне понятна и близка. Не стану говорить: вы молоды и сумеете это пережить. Или: время лечит. Иногда от горя невозможно оправиться, и время не помогает. С каждым годом тебе становится все хуже.

Слова герцогини звучали словно эхо тех слов, что говорил когда-то дядя Персиваль. Лаура украдкой взглянула на свою странную спутницу, но та перехватила ее взгляд и улыбнулась.

Лаура с любопытством смотрела на свою похитительницу.

На герцогине было скромное темно-синее платье свободного покроя, украшенное лишь белым кружевным жабо и белыми кружевными манжетами. Ее черные волосы на сей раз не были напудрены.

Лишь сейчас Лаура сообразила, что нынешняя герцогиня совершенно не походила на ту обвешанную драгоценностями пожилую даму, которую она встретила на балу.

Впрочем, лавандовое платье Лауры было еще проще. Она не стремилась одеваться нарядно. Уступив просьбам дядюшек, Лаура наконец-то сняла траур. В конце концов, что мог изменить цвет? Черный цвет лишь свидетельствовал о статусе вдовы. Но не все ли равно окружающим? Стоило взглянуть на нее повнимательнее — и все без траура становилось ясно. Потому что траур всегда был в ее душе.

— С вами так и было? — наконец решилась спросить Лаура.

Герцогиня снова улыбнулась, но на сей раз в ее улыбке была грусть.

— Почему было? Все так и есть. Вначале ход времени отмечался только годовщинами его гибели, и то, что я становилась старше, ничего не меняло. Я другая, совсем не та женщина, какой была с Генри. Не потому, что я так захотела, просто так вышло. Сейчас моя жизнь в некотором смысле даже полнее, чем была, но прежней она не стала и никогда не станет.

Лаура в задумчивости смотрела на проплывающие мимо магазины, на людей, спешивших куда-то или неторопливо прогуливавшихся. Она чувствовала то же самое: ей казалось, что прежняя Лаура выгорела дотла, и теперь она стала другой. Сколько она себя помнила, жизнь ее была связана с Алексом. Даже девочкой она словно ждала, когда он войдет в ее жизнь и заполнит ее собой целиком. А после его смерти образовалась пустота. Она построила свою жизнь на песке, и этот песок вдруг поплыл под ногами. Она отдала всю себя без остатка, и теперь у нее ничего не осталось.