Книга Политические эмоции. Почему любовь важна для справедливости - Марта Нуссбаум

который тянется ко рту матери, трогает ее зубы и одновременно смотрит ей в глаза, видя ее творчески. Для меня игра естественным образом ведет к культурному опыту и действительно лежит в его основе[247].

Таким образом, младенческий опыт доверия, взаимности и творчества во взрослой жизни в самых разных формах реализуется в культуре и искусстве, которые углубляют и обновляют опыт преодоления нарциссизма.

Я начала с утверждения о том, что любовь и игра, которая выражает и углубляет любовь, необходимы, если ребенок хочет выйти из тупика нарциссизма и страха к подлинной заботе о другом существе. Проявлять заботу о другом – это уже достижение. Однако по мере того, как жизнь продолжается, это достижение вряд ли можно назвать стабильным, поскольку осознание слабости и смертности приводит к повторному проявлению нарциссизма. И поскольку нарциссизм остается с нами на всем протяжении жизни, ресурсы, которые позволяют его преодолеть, также должны быть неиссякаемыми в форме все более сложных форм любви, взаимности и игр – в некоторой степени в личных отношениях, но в значительной степени в «потенциальном пространстве» культуры и искусства. Уважение, в основе которого не лежит дух игры и удивления, скорее всего, само по себе будет недолговечным. И чтобы лучше понять этот тезис, мы должны теперь обратиться к главному проявлению «радикального зла» в политических культурах – к отвращению и стигматизации групп.

VI. ПРОЕЦИРУЕМОЕ ОТВРАЩЕНИЕ И СЕГМЕНТАЦИЯ: ГÓРА И БЕГЛЫЙ РАБ

Люди формируют иерархии. Для Канта «радикальное зло» было в первую очередь связано с соперническим делением на ранги и возникающими вследствие этого препятствиями для признания равного человеческого достоинства. Склонность к формированию иерархий очевидно является частью нашего эволюционного наследия, но нарциссизм, стремление ко всемогуществу и «антропоотрицанию» заставляют иерархию принимать особую форму, которая угрожает жизни любого умеренно справедливого общества.

Ключевой элемент подчинения – это отвращение: люди, находящиеся у власти, вменяют животные характеристики, обыкновенно внушающие отвращение (слизистость, липкость, неприятный запах, связь с гниением или с биологическими жидкостями и экскрементами), другим группам людей – будь то афроамериканцам, женщинам, низшим кастам, евреям или геям, – а потом использует это предполагаемое отвращение в качестве причины для отказа в общении. Справедливое общество должно принять этот синдром во внимание и бороться с ним. «Проецируемое отвращение» вырастает из тех же тревог, из которых вырастает инфантильный нарциссизм. Подобно ему (поскольку оно является частью нарциссизма), отвращение можно преодолеть только духом любви.

К двум или трем годам дети в большинстве случаев уже способны любить небольшое количество людей и доверять им. Тем не менее тревоги, связанные с физической уязвимостью, оказывают свое влияние на протяжении всей жизни. Эти тревоги кристаллизируются в выработанной в этот период эмоции отвращения. Как показывает большое количество экспериментальных исследований, отвращение, по крайней мере, в первую очередь является негативной реакцией на субстанции с выраженными телесными характеристиками – липкость, плохой запах, вязкость, слизистость, гниение. Даже в этих простых случаях, когда объекты отвращения действительно обладают приписываемыми им свойствами, отвращение – это не то же самое, что простая сенсорная неприязнь, поскольку на это чувство очень сильно влияют представления человека о предмете. Так, даже один и тот же запах вызывает разные реакции отвращения в зависимости от того, говорят ли человеку, что это фекалии или сыр[248]. Идея фекалий, очевидно, является частью того, что делает объект отвратительным. И так происходит везде. Отвращение – это не то же самое, что страх перед опасностью: вещества, которые не являются опасными, могут вызывать отвращение (люди отказываются глотать даже очищенного от токсинов, стерилизованного таракана[249]), не находя при этом многие опасные объекты (например, ядовитые грибы) отвратительными. Таким образом, несмотря на то что отвращение, вероятно, развивалось как грубая, но эффективная эвристика, предостерегающая нас от опасных предметов, ее содержание и функции обладают тонким своеобразием.

Отвращение, как утверждают исследования, связано с идеей загрязнения: оно выражает тревогу о том, что индивид будет заражен употреблением чего-то оскверняющего. Как говорится, ты – это то, что ты ешь. А все «первичные объекты» отвращения – это «напоминание о животном начале»: все наши телесные выделения (пот, моча, фекалии, сперма, сопли, кровь) напоминают нам о нашем сходстве с животными, а трупы напоминают нам о нашей смертности и хрупкости[250]. Таким образом, отвращение тесно связано с более ранней динамикой нарциссизма, всемогущества и антропоотрицания, потому что о беспомощности нам напоминают именно аспекты животности, вызывающие отвращение, а не наши сила и скорость, которые предполагают хорошие возможности, общие у нас с другими животными.

Отвращение к первичным объектам уже является формой антропоотрицания, то есть отрицанием того факта, что мы смертные животные с телами, которые источают запахи и выделения и в конечном счете разлагаются. Однако как таковое отвращение не является абсолютно пагубным, оно имеет даже некоторое положительное значение, уберегая нас от подлинной опасности, даже если оно не может идеально распознать, что же является опасным. Но поскольку чувство отвращения формируется на поздних этапах развития (оно появляется не раньше приучения к туалету), у обществ есть больше, чем обычно, возможностей повлиять на его содержание и распространить его на другие объекты. Поэтому ни в одном обществе отвращение не ограничивается «первичными объектами»[251].

Почти сразу после того, как дети учатся испытывать отвращение к первичным объектам, они начинают разделять мир в соответствии с социальным феноменом «проецируемого отвращения»[252]. Проецируемое отвращение – это отвращение к группе людей, которые отделены от доминирующей группы и классифицируются как низшие на том основании, что они (якобы) больше похожи на животных. Считается, что члены этой группы обладают свойствами первичных объектов отвращения: их считают грязными, вонючими, склизкими. Они ассоциируются с половыми выделениями, экскрементами и гниением. Их представляют как квазиживотных, занимающих пограничную зону между подлинно человеческим (связанным с преодолением телесности и выделений тела) и совершенно нечеловеческим. Доминирующей группе легче считать себя выше простого животного, если у них есть возможность указать на группу людей, которые якобы являются отвратительными еху.

Проецируемое отвращение, таким образом, является формой антропоотрицания и, скорее всего, происходит из глубинного страха смерти и беспомощности, которые приводят к отрицанию сущности в более общем смысле. Группы, на которые проецируется это отвращение, на самом деле не обладают этими свойствами – не в большей степени, чем те, кто проецирует. Распространенная выдумка о том, что афроамериканцы пахнут хуже, чем белые, и более общий страх того, что их тела могут загрязнить пищу, питьевые фонтанчики и плавательные бассейны, является лишь одним примером иррациональности отвращения. Пол Розин, чьи исследования посвящены отвращению, считает, что отвращение распространяется с одного объекта на другой посредством совершенно иррациональных процессов, форм «магического мышления»[253]. Что объединяет все эти формы, так это сознательная сегментация социального мира вкупе с ложью о себе. Доминирующая группа говорит: «Эту группу людей следует держать на расстоянии из-за ее животного начала, но мы, конечно же, не имеем с ними ничего общего». Так, мужчины приписывали животное начало женщинам из-за их якобы сексуального рвения и их причастности к беременности и родам, одновременно имплицитно отрицая свою собственную связь с этими явлениями. Гетеросексуальное общество часто представляло сексуальность геев как грязную, связанную с экскрементами и микробами, в то же время «забывая» о повсеместном распространении «содомии» – анального и орального секса – в сексуальной жизни разнополых пар. Такая иррациональность обнаруживается во всех случаях проецируемого отвращения. Так, подчиненная группа подвергается стигматизации, чтобы удовлетворить внутреннюю потребность доминирующей группы в замене своего собственного животного начала.

Проецируемое отвращение является социальным в том смысле, что конкретная группа или группы, которые выделяют как носителей животного начала, варьируются от культуры к культуре в соответствии с конкретными фактами истории и социального порядка. Но, судя по всему, оно не является просто социальным явлением в том смысле, что мы можем найти его проявления во всех известных обществах. Мужское отвращение к женским телам – это один из видов проецируемого отвращения, который необычайно распространен и устойчив. Точно так же отвращение часто направлено против сексуальных меньшинств, и один из способов маргинализировать меньшинства – приписать им