Книга Политические режимы и трансформации: Россия в сравнительной перспективе - Григорий Васильевич Голосов

Григорий Голосов

Политические режимы и трансформации:

Россия в сравнительной перспективе

1 Введение

1.1 Демократия и авторитаризм

Современная наука выделяет два основных типа политических режимов: авторитарные и демократические. Социально-научное знание развивается как исследовательский цикл: теоретические концепты – поиск их эмпирических референтов – уточнение концептов и, на этой основе, эмпирический анализ, служащий основой для перспективных оценок и для дальнейшего теоретического развития. Последуем по этому стандартному пути. Политические режимы – это, в самом кратком определении, модели приобретения и утраты политической власти. В условиях либеральной демократии эта модель основана на императивном волеизъявлении народа, то есть на выборах. В условиях авторитаризма власть приобретается и утрачивается несколькими способами, которые определяют разнообразие авторитарных режимов. Специфика современного авторитаризма состоит в том, что непривычно большое количество автократий маскируется под либеральные демократии.

Не все авторитарные режимы являются режимами личной власти, которые в современной науке определяются как персоналистские диктатуры или автократии. Монархия – даже абсолютная монархия – может функционировать по правилам, которые фактически сводят к нулю возможности произвола по отношению по меньшей мере к членам узкого правящего класса, окружающим трон. Истории известны случаи самодержцев, де-факто не правивших по собственному произволу, а иногда даже и вовсе не правивших. Военные диктаторы часто вынуждены принимать решения, прислушиваясь к мнению других членов хунты, а при партийном правлении почти всегда есть что-то вроде влиятельного Политбюро, в котором Генсек – лишь первый среди равных.

Однако верно и то, что авторитарные режимы обладают потенциалом к перерождению в персоналистские диктатуры. Демократия в меньшей степени подвержена ошибкам такого рода, и это именно потому, что она ставит правителя перед необходимостью периодически выносить свои решения на суд народа. Это касается даже таких правителей, которые по складу характера в высшей степени склонны к преувеличенной вере в себя и не очень компетентны. Возьмем, для примера, Дональда Трампа, который оценивал себя как «очень стабильного гения» и, как известно, далеко не всегда прислушивался к мнению других политиков и экспертов. Кое-какой вред Соединенным Штатам это принесло. Однако многие из потенциально опасных решений были заблокированы Конгрессом и политическим окружением Трампа. Через институциональный фильтр проходили в основном безобидные или даже полезные для страны меры, а за свои ошибки Трамп заплатил проигрышем на выборах. У зрелой демократии есть если не иммунитет, то повышенная сопротивляемость против болезни личной власти.

Хорошо, если идиллическая любовь между вождем и народом заканчивается посмертным разоблачением или тихим дворцовым переворотом. Иногда дело оборачивается хуже: катастрофическими военными поражениями, экономическими провалами и, как следствие, – гражданскими конфликтами и кровопролитием. Демократия предотвращает подобные исходы, предлагая в качестве альтернативы выборы, то есть волю народа, выраженную обязательным для власти способом. Но народ состоит, в массе, из простых людей, которые далеки от сложных вопросов государственного управления. Как доверить им право такого ответственного выбора?

Многие теоретики демократии игнорировали этот очевидный вопрос. И сегодня ее приверженцы часто рассматривают избирателей как заинтересованных и информированных граждан. Но этот взгляд не согласуется с фактами. Когда в США в 1940-х годах начались научные, основанные на опросах общественного мнения исследования поведения избирателей, то ученые были поражены уровнем некомпетентности избирателей. В основной массе люди просто не интересуются политикой. И это не потому, что они глупые, а потому, что у них есть более интересные и важные занятия. Может быть, стоило бы оставить электорат в покое и доверить принятие ключевых решений узкому, но компетентному кругу лиц?

Ответ на этот вопрос – отрицательный, потому что в самом вопросе содержатся неверные допущения. Во-первых, он предполагает, что политическая компетентность сродни технической, то есть что любая проблема, связанная с государственным управлением, может быть решена каким-то одним – правильным – способом. Но основные дилеммы, с которыми сталкивается политик, таковы, что они предполагают множественность решений. Правильных ответов на жизненные вопросы о том, повышать налоги или снижать, сводить бюджет с дефицитом или с профицитом, нет. Отвечая для себя на эти вопросы, политик должен прислушаться к мнению знающих людей, экспертов, но само решение принимается им не столько на основе полученной информации, сколько путем соотнесения возможных последствий и его собственных представлений о правильном устройстве мира.

Разумеется, если политик заинтересован не в вопросах жизнеобеспечения своей страны, а витает в облаках и думает преимущественно о том, чтобы увековечить свое имя в истории, то ошибки возможны, и ошибки катастрофические. Но одна из задач демократии и состоит в том, чтобы у лидеров не было подобных иллюзий. Избиратели, при всей их некомпетентности, вполне способны определить параноика и отказать ему в доверии. Исключения бывают. Скажем, Адольф Гитлер пришел к власти в условиях демократии, хотя, вопреки распространенному заблуждению, абсолютного большинства голосов на свободных выборах не получал никогда. Этот опыт послужил хорошей прививкой для современных демократий: избиратель должен использовать в качестве компаса здравый смысл, а не глубокомысленные построения вроде популярных геополитических фантазий. Иными словами, некомпетентность избирателя может быть конструктивной.

Второе неверное допущение состоит в том, что просвещенный правитель будет всегда действовать для общего блага. Но у политиков, как и у всех людей, есть собственные интересы, которые для них важнее общих. Проблема даже не в том, что политики сознательно жертвуют общим благом во имя своих выгод. Проблема в том, что их вполне искренние представления о правильном устройстве мира уже включают в себя корыстные мотивы. К тому же всегда найдутся эксперты, которые подтвердят, что выгодный для тебя способ – единственно правильный. Других экспертов ты просто не услышишь.

Избиратели не могут быть компетентными в частных вопросах государственного управления. Основные решения – за политиками. Но эти решения допускают множественность правильных ответов, чреваты возможностью катастрофических ошибок и не исключают вмешательства корыстных интересов самих политиков. Поэтому и нужен контроль со стороны избирателей. Для такого контроля их компетентности вполне достаточно.

В мировой политической мысли есть давняя традиция морализирующей критики личной власти, вылившейся в известную формулу Джона Дальберга-Актона «Власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно». Замечу, что дело тут не только в моральном аспекте, на который указывает слово «развращает» в русском переводе афоризма, но и в банальной коррупции: в оригинале сказано «corrupts», то есть коррумпирует. Но слово «развращает» – шире по значению и поэтому точнее. Впечатляющий компендиум пороков, порождаемых абсолютной властью, можно найти в книге древнеримского писателя Светония «Жизнь двенадцати цезарей». Впрочем, кое до каких пороков цезари все-таки не дошли: они, например, не