Книга Дети Третьего рейха - Татьяна Фрейденссон

Пол в спальне необычный. Треть его выложена крупной плиткой. Оставшиеся две трети – деревянными лакированными досками: сразу понимаю, что это никак не связано с новыми дизайнерскими веяниями, просто Беттине и Ади не хватило плитки. То же самое с обстановкой. Вижу несколько деревянных тумбочек, причем по форме и цвету не совпадают даже те из них, что стоят по разные стороны кровати. «Я его слепила из того, что было» – эту строчку можно смело отнести ко всему глиняному куличу, который Беттина называет домом.

Напротив кровати – деревянный комод, рядом с которым – дверь в просторную кладовку. Вот оттуда-то и выходит Беттина, прихватив с собой большую коробку с фотографиями: «Вы же знаете, что рядом с нами в получасе езды находится Лос-Аламос. Там в 1942 году для работ по “Манхэттенскому проекту” была создана Лос-Аламосская Национальная лаборатория, где Оппенгеймер готовил атомную бомбу в противовес активно развернувшейся ядерной программе Гитлера… И вот в прошлом году в лаборатории случился ядерный пожар. Я сложила фотографии в большую герметичную коробку, чтобы они не испортились… Ну да, странная и бесполезная мера предосторожности, я понимаю…»

Беттина ставит коробку на кровать, сама садится у подножия на корточки и начинает перебирать старые фотографии:

– Моим дедом был Карл Эрнст Геринг, старший сын Генриха Геринга от первого брака. Герман Геринг родился во втором браке, и Карл с Германом приходились друг другу сводными братьями по отцу.

Беттина тонкими пальцами вынимает снимок старшего брата Германа Геринга, сделанный в Африке. Предположительная дата съемки – 1913 год, и, следовательно, человек на снимке, худощавый, cо сжатыми в нитку губами, словно бы пришитыми друг к другу, и напряженным тонким подбородком – практически мой ровесник, двадцати пяти лет от роду. На нем широкополая шляпа в стиле сафари и военная форма, застегнутая на все пуговицы, без всяких нашивок и знаков отличия.

Самое забавное, что с фотографии на вас смотрят в общей сложности три глаза: два глаза – Карла. Третий – поверженного буйвола, лежащего на боку, – на этом огромном звере Геринг восседает с видом победителя. Глаз буйвола смотрит тоже прямо на вас: он еще не успел подернуться пленкой мертвого безразличия, и кажется, что побежденный и победитель – оба позируют фотографу.

– Мой дед умер в 1932 году где-то в Африке, до того, как нацизм расцвел бурным цветом. Насколько я знаю, с Германом у них были нормальные отношения. После Первой мировой мой дед страдал от тяжелого ранения, ему делали операции, но ничего не помогло. Я этого человека, разумеется, не знала… А вот моя бабка. – Беттина показывает фотографию пожилой женщины лет шестидесяти пяти с пушистыми белыми волосами и тонкими губами. – Ильзе Геринг. Но Геринг она не только по мужу, но и по рождению, – понимаете, что это значит? Нет? А то, что Карл Эрнст Геринг, мой дед, женился на своей сводной племяннице Ильзе, которая тоже происходила из рода Герингов и носила ту же самую фамилию. В общем, в семье был инцест. В результате этого инцеста на свет появились трое сыновей – мой отец и два его младших брата.

Беттина убирает фотографию бабушки в коробку и выуживает другую. На ней женщина лет тридцати пяти в окружении трех мальчишек-подростков, чей румянец на щеках проявляется сквозь дымку застывшего прошлого. Оба старших сына в белых брючках и майках с длинным рукавом, сама мать в платье цвета слоновой кости. Младший, в шортиках, с костлявыми коленками и белыми-белыми волосами, сидит на руках у Ильзе, чье выражение лица устрашает меня сквозь десятилетия: русые волосы, высокий лоб, глубоко посаженные глаза с отеками вокруг, острые скулы, губы ниточкой и длинный нос. И пристальный взгляд в объектив, который, несмотря на полуулыбку, не кажется мягким. На этой фотографии Ильзе Геринг обнимает двух сыновей – младшего и среднего, в то время как старший, Хайнц Геринг, сидит рядом и улыбается из-за спины матери. Хайнц, отец Беттины, в одном ботинке: другая ножка – сухая. Маленькая короткая ступня с будто обрубленными пальцами обернута в белую сеточку. Впрочем, лопоухого старшего сына эта проблема не тяготит, и на фотоснимке он даже не пытается укрыть ногу от любопытного фотообъектива, как это часто делают, смущаясь, подростки.

По иронии судьбы, именно тех двух сыновей, что обнимает мать, отнимет у нее Вторая мировая война.

– Младшие братья отца не вернулись со Второй мировой, хотя отец рассказывал, что, вероятно, они просто покончили с собой, якобы не смогли перенести позора из-за того, что война проиграна и им придется жить жалкой ничтожной жизнью после шикарного существования под крылышком их дяди Германа, рейхсмаршала Третьего рейха. В любом случае правды мы не узнаем. Так что всем членам семьи Геринг по той или иной линии я непременно прихожусь родственницей. Уж не знаю, можно ли это считать плюсом…

– Ты хорошо знала свою бабку Ильзе Геринг? – интересуюсь я, по-прежнему не сводя глаз с фотографии Ильзе и трех ее сыновей.

Беттина вздыхает:

– Даже слишком. Ильзе рано овдовела, двое ее мальчиков погибли на фронте, остался только мой папа Хайнц 1921 года рождения. Конечно, сейчас я понимаю, что ее жесткий характер был продиктован трудностями, выпавшими на ее долю, но извиняет ли это то, что Ильзе до последних дней была нацисткой? Что, глядя на хронику концлагерей, которую после войны крутили по телевизору, она всё время говорила, будто бы ничего подобного не было, что это выдумки КГБ и ЦРУ, чтобы подорвать и без того слабый немецкий национальный дух?! Мне было лет десять-одиннадцать, и мы только-только купили первый телевизор. По третьей программе постоянно показывали документальные фильмы про войну и то, что натворили немцы. Так вот, бабушка была не согласна с позицией, что ей, как и миллионам немцев, нужно раскаяться в содеянном. Она категорически отказывалась принимать в семью мою мать, потому что та, видите ли, была дочерью антинацистов, да еще «без роду и племени». Ну конечно, с Герингами по родовитости сравниться трудно, и бабка гордо носила свою фамилию до конца жизни, вздыхая по «золотому веку», который, как она считала, приходился как раз на расцвет карьеры Германа. Бедная моя мама! Как она терпела выпады своей свекрови. А та придиралась ко всему.

– А твой брат? Как он к этому относился и кто он вообще?

– Да, у меня есть брат. – Беттина поднимает на меня взгляд, говорящий, что я коснулась того, чего не должна была, словно мы заключили с ней пакт об умолчании. – Ни имени ни фамилии его я вам не назову, могу лишь сказать, что он тоже живет в Санта-Фе и тоже сделал операцию по стерилизации (нет, мы не сговариваясь, не думайте – каждый сам принял это решение). Он категорически отказывается появляться перед камерой, носит другую фамилию.

– А работает кем?

– Строителем. Стоит дома.

– Неужели мы не можем с ним просто увидеться?

– Нет, решительно невозможно. – Снова красноречивый взгляд, мол, не лезь. – Так вот, когда бабушка заводила свою шарманку про то, что нацистов уж слишком ругают и ничего по-настоящему чудовищного они не сделали, брат просто кидался в нее обувью, а я говорила ему: «Она, конечно, не права. Но кидаться в бабушку ботинками – тоже не выход».