Книга Дети Третьего рейха - Татьяна Фрейденссон

Shane Hardy

«Ну не могу я понять этих дам! Сначала эта парочка отпрыгнула от планов нацистской Германии, переложив их на почву американской истории, и принялась исповедовать еврейскую сионистскую политику. Они не видят картины в целом, а сопоставляют лишь фрагменты историй двух разных стран. Я американский еврей и не считаю их ответственными за прошлое. Я не верю в грех поколений. А вы, дамочки, продолжайте в том же духе! Но только не поливайте грязью историю США: всё, что произошло с первыми поселенцами, афроамериканцами и палестинцами, следует рассматривать в историческом контексте, а не выдергивая из него. В противном случае вы понимаете историю чересчур прямолинейно».

William Mee

«Если отвлечься от рассуждений на тему зла нацизма, политики Израиля и отношения США к коренным американцам, то газета “Нью-Мексикан” откопала очень любопытную историю. Так интересно знать, что Санта-Фе – город, наполненный самыми разными и необычными людьми».

Sarah Silverman

«Лично я в ужасе от того, что людям пришло в голову приравнять геноцид народа к войне. Это большая разница. Ну почему нельзя просто рассказать конкретно о временах Второй мировой войны, не приплетая сюда коренных американцев и политику Израиля?»

Alfonso Estrada

«Привожу ссылку на последний абзац: “Нацистская Германия – не есть уникальное зло”. Этой фразой они уравнивают это зло с американской историей. Не куплюсь я на такое. Знаю я таких либералов, которые твердят, что Израиль совершает агрессивные поступки (в сторону Палестины). Да, наверное, либералы действительно так считают. А я – нет».

Ed Campbell

«Ваше понимание действительности говорит о вас многое: о вашем понимании истории, этики и личной ответственности».

Jimmy Green

«Они, должно быть, чувствуют себя как дома в ненавистном им капиталистическом строе?»

Gene Herbert

«Наверное, уже слишком поздно заниматься образованием Баннварт и Геринг. Слишком им тут плохо, среди нашего мерзкого общества в Санта-Фе».

Беттина, отложив шуршащий золотистый пакетик с чаем, возвращается за стол, по дороге извлекая из ящика очередную бумажку:

– Вот еще один любопытный отзыв, который я распечатала из Интернета: «История про Беттину Геринг, которую рассказал Том Шарп на страницах газеты, показалась мне очень интересной. Я только не согласен с заявлением, что двоюродный дядя Беттины, Герман Геринг, был главным, кто ответственен за миллионы погибших. Журналист Шарп и Геринг не правы в оценке фигуры рейхсмаршала. Главным чудовищем рейха был Гиммлер, именно он занимался массовым уничтожением людей. И, кстати, случайно ли, что эта статья была опубликована перед Днем Победы?»

– Вот мне тоже интересно! – восклицает Шанти. – Почему? Так совпало? Мы же не подгадывали…

– Ничего не бывает случайным, – загадочно произносит Беттина. – Что же до Гиммлера… Да, я вчера как раз за столом ляпнула то же самое, что, мол, он куда большее чудовище, чем мой двоюродный дед. Но всё-таки, если быть честной, то Геринг был вовлечен в страшную политику рейха не меньше, а больше остальных. Следовательно, обвинять только Гиммлера – неправильно. Да, Герман Геринг… он ответственен за миллионы смертей больше, чем кто бы то ни было.

– Тем более, – добавляю я, – что он ответственен за создание первых концлагерей в 1933-м и 1934 году для коммунистов и других врагов национал-социализма.

– Да, он виновен больше всех, – соглашается Беттина.

– Ну не считая Гитлера, конечно, – шепотом добавляет Шанти.

– Да, – подает голос Ади, – но валить всё только на Гитлера тоже глупо. Остальные миллионы немцев не в счет? Но, с другой стороны, я против, когда Беттине указывают на то, что она в этом виновата. Приезжал к нам тот израильский режиссер. И я говорю ему: «Помилуйте, Беттина – внучатая племянница Геринга! Во-первых, не такое уж близкое родство, во-вторых, зачем на неё вешать вину?» Но он упертый, этот израильтянин, давил и давил. Беттина уже и перед ним и его предками почувствовала себя виноватой… Типа «ты виновата и даже сниматься не хочешь?! Как так можно?!».

– Хуже всего было с Руфью, – соглашается Беттина, – с той женщиной, чьи родители были в концлагере. Она со мной была отчаянно груба, после встречи с этой женщиной я в полной мере ощутила, что такое вина, хотя головой понимаю, что я не виновата, что ни при чем. Но я горжусь собой, что прошла через это, выдержала напор.

– А зачем тебе оно надо? Выдерживать? – Я этого правда не могу взять в толк.

– Я не могла отказать, потому что это был израильский режиссер.

– Не понимаю, – говорю я.

– И не поймешь, – грустно улыбается Беттина. – После того как умер мой отец, я получила непростое наследство: со мной стали связываться журналисты (я тогда жила в Германии) и просили прокомментировать то, как я отношусь к рейхсмаршалу Герману Герингу. Я открещивалась всячески, посылала их, в общем, не хотела говорить об этом. А потом нашла коробку отца со старыми семейными фотографиями, и на них был Герман, еще молодой, не жирный, каким все его знали в период расцвета нацизма. Молодой летчик, герой Первой мировой войны. Больше всего меня потрясло, что я на него похожа, очень сильно, невероятно… И я подумала: ну нет, я не хочу быть похожей на этого парня! Не хочу! Я другая! И порвала эти фотографии. Не хотела, чтобы они были у меня дома.

Рассматриваю Беттину и никак не могу уловить «невероятного» внешнего сходства.

– Могла бы продать, – смеется Ади.

– Нет. Денег за эту дрянь мне тоже не надо.

– Знаешь, – мягко улыбается Шанти, – когда я росла в послевоенной Германии, меня никто особо не дразнил. Вся страна – потомки нацистов. Хотя СМИ с большим удовольствием начали раскручивать тему про преступления нации и так далее.

– Меня тоже, в общем-то, не дразнили. – Беттина задумывается. – Почти…

Шанти собирается уезжать: решено, что сегодня мы снимаем разговор с Беттиной и Ади, а завтра подруги снова встретятся и позволят нам поснимать их общение.

– С чего начнем? – интересуется у меня Беттина, как только белая «тойота» Шанти скрывается в гуще деревьев.

– Сначала я бы попыталась разобраться с твоей родословной…

– Ну-у-у-у! Ты не представляешь, во что ввязываешься, – вздыхает Беттина и входит в дом. Мы все следуем за ней вниз по лесенке и оказываемся в спальне.

Стюарт краснеет: «Ой, простите, ничего, что мы тут?» Беттина, кажется, даже не понимает причины его смущения: «Разумеется!»

Спальня просторная и очень светлая (как же тут, наверное, бывает жарко!), обставлена крайне скромно: впрочем, пора бы уже свыкнуться с мыслью, что Ади и Беттина – люди очень простые и непривередливые ни в быту, ни в еде.

По левую руку от входа – крашеный фиолетовый шкаф (судя по разводам, хозяева явно старались над ним сами) и куча розовых ящиков из пластмассы с металлическими ручками, вделанных в стену без помощи мастеров и дизайнеров.