Книга Первый человек - Ксавье-Мари Бонно

— Здравствуй, Мишель, — поздоровался Лежандр. — Мы решили, что будет лучше не осматривать место преступления без тебя.

— Отран?

— Мы ничего не знаем, — ответил Бессур.

Психиатр исчез. Его секретарша заметила, что он не вышел из кабинета в обычное время, и забеспокоилась. Она несколько раз постучала в дверь, а потом вошла в кабинет. Кайоля там не было. Она долго ждала, но он не вернулся. Его портфель стоял на полу рядом с рабочим столом, пальто висело на вешалке, мобильный телефон тоже был в кабинете. Просмотр входящих и исходящих звонков мало что дал: в обоих списках были только номера из его врачебной телефонной книжки.

Негативных отпечатков ладони — подписи Отрана — не было.

— Я думаю, он хочет привести нас к чему-то или к какому-то месту, — предположил Карим.

— Очень умное замечание! — иронически отозвался де Пальма. — Я бы добавил, что он хочет привести нас прямо к трупу Кайоля.

Карим Бессур не смог сдержать улыбку. Но в этот момент его взгляд, скользивший с одного предмета на другой, остановился на письменном столе и замер. На столе лежал шарик, свернутый из газетной бумаги. Карим концом ручки развернул этот клочок газеты и воскликнул:

— Палец! Здесь внутри фаланга человеческого пальца!

Он посмотрел на собственную ладонь, потом на обрезок пальца и сделал вывод:

— Возможно, указательный палец правой руки.

На смятом и запачканном кровью клочке бумаги можно было прочесть только напечатанный большими жирными буквами заголовок:

КРЕСТНАЯ МУКА ЛЮСИ

Автоматическая картотека, в которой хранились отпечатки пальцев, выдала имя: Тома Отран и примечание: находится в заключении. Данные картотеки устарели. Де Пальма долго смотрел на отпечаток, который жирными черными линиями рисовал на экране компьютер. Длинные извилистые кривые, разрывы линий, островки и разветвления. Этот отпечаток говорил ему что-то, но на языке, которого майор еще не понимал. Ему еще никогда не приходилось иметь дела с убийцей, который калечит самого себя, и эта мысль действовала на него как сигнал тревоги. Он решил, что душевная болезнь Тома Отрана перешла на новую стадию развития за те шесть лет, которые тот провел в центральной тюрьме. Правда, это противоречило представлениям де Пальмы о душевных болезнях, а он знал о них немало.

Почему именно палец? И почему он завернут в газетную статью, где описана смерть Люси Менье?

Нужно было произвести обыск в доме доктора Кайоля. Лежандр в первый раз был против такого намерения. Официально психиатр не считался мертвым, поэтому никто не мог войти в его дом без веской причины. Оставалось одно — подчеркивать крайнюю необходимость этой меры и говорить, что нельзя сидеть сложа руки. Лежандр уступил. Придя в особняк Кайоля, Бессур и Барон обнаружили, что входная дверь взломана, а в холле один из стульев перевернут.

Они быстро обошли первый этаж — большую гостиную, кабинет и две комнаты, которыми, должно быть, уже много лет никто не пользовался. Просторная кухня и столовая выходили в маленький неухоженный сад. Полки в кабинете были заставлены научной литературой. Дверь, которая вела в подвальный этаж, была открыта. Винтовая лестница спускалась в ту часть подвала, которая была вырублена в скале. Ее нижний конец находился в прихожей подвального этажа, откуда можно было пройти в котельную и в прачечную, которой теперь не пользовались. Пол здесь давно не подметали, и Бессур заметил на нем следы босых ног.

— Он прошел здесь, — сказал Бессур де Пальме.

— Сделай с них слепки, и поскорее, — велел ему Барон.

Два отпечатка были обнаружены перед стенным шкафом: Отран останавливался на этом месте. Осторожно, стараясь не стереть ни один возможный след, де Пальма открыл шкаф. Внутри лежали старые белые больничные простыни и полотенца того же цвета, аккуратно сложенные вчетверо. Это белье пожелтело и пахло плесенью.

— Ради чего ты пришел сюда? — пробормотал де Пальма.

В противоположном конце прихожей была дверь в помещение, которое когда-то, наверное, было игровой комнатой для детей. В этой комнате стояла старая, покрытая пылью лошадь-качалка и вдоль стен были сложены ящики и коробки.

— Погаси здесь свет, Карим! И передай мне свой фонарь.

Круглое пятно света заскользило по полу. Ни одного следа ног не было. Бессур снова включил освещение и сказал:

— Если Отран не заходил сюда, но зашел в прачечную, это, возможно, значит, что он бывал здесь и знает расположение комнат.

— Или что он искал что-то определенное! — возразил де Пальма.

— Искал тряпки или полотенца! Как будто хотел что-то вытереть.

Длинный коридор вел отсюда в остальные комнаты подвального этажа. Его пол был покрыт красными терракотовыми плитками, а стены выкрашены в белый цвет. Два стеллажа, стоявшие возле стен, были заполнены стопками номеров журнала «Америкэн ресерч». Страницы журналов покоробились от сырости. Никаких следов — по крайней мере, их не было видно невооруженным глазом.

Бессур остановился перед толстой дверью, единственной во всем подвале, которая была закрыта, вынул из кармана носовой платок и сквозь него повернул ручку двери.

За дверью оказалась длинная комната, формой напоминавшая веретено, а меблировкой больничную палату. В центре стояла кровать, оборудованная кожаными ремнями.

— Что это такое? — удивился Карим.

— Маленькая лаборатория доктора Кайоля! — воскликнул де Пальма.

В головах кровати стояла тележка из нержавеющей стали. На ней лежали коробка и электрические провода, а сама она была связана несколькими кабелями с осциллоскопом и графопостроителем.

— Похоже на систему для электроэнцефалограмм, — заметил Бессур.

— Если только это не машина для электрошока, — поправил его де Пальма.

— Ты так думаешь?

Де Пальма положил руку на край кровати. На подушке лежали провода разных цветов.

— Должно быть, Кайоль укладывал сюда некоторых пациентов и вызывал у них эпилептические припадки. Обычно это делают под наркозом. Ток очень слабый. Это продолжается не больше четырех секунд.

Барон повернул бакелитовую ручку на задней стенке коробки. На полукруглой шкале были проставлены серебряной краской цифры: 20, 30, 40, 50 джоулей и так далее.

— Обычно прибор устанавливают на сорок джоулей.

— Похоже, ты с этим хорошо знаком, Мишель.

Барон приподнял электроды с подушки.

— Я прочел немало книг об этом. Психиатрия очаровывает и в то же время вызывает отвращение. — Он посмотрел на лежавшее перед ним оборудование. — Сукцинилхолин — препарат для общего наркоза. Судороги от двух до четырех секунд, семьдесят герц, от пятидесяти до семидесяти джоулей. Затем пациенту делают вентиляцию вручную, и он встает с кровати. У него полная путаница в мыслях и более или менее серьезная потеря памяти.