Книга Дневник восьмиклассника. Второе полугодие - Юрий Ра

наушник, поймана радиостанция «Маяк». Пойманная волна в испуге забилась, затрепетала, а потом начала петь голосом Аллы Пугачёвой. Человек-какашка, но вполне талантливая певица. Сейчас. А начнутся девяностые, и развернется еще один талант этой одаренной женщины — талант решалы и махинатора, не пускающего на сцену никого, кто умеет петь. Продюсерское сообщество решит, что певец должен быть заменяем как вот эта батарейка. Чуть заартачился, захотел денег за своё творчество? Пшёл вон, у нас таких как ты целый карман!

— Михаил, а почему ты не интересуешься судьбой своего, как ты говоришь «проекта» со статьёй в «Технику-молодежи»? — Отец говорит голосом человека, знающего некую тайну, которой очень хочется поделиться, но и потянуть время охота.

— А что, ответ пришёл?

— Нет, — и так смотрит, мол давай, выпытывай, повизгивай от нетерпения. А вот фигушки.

— Ну раз нет, то и говорить не о чем. Я прав? — Папа Дима, в эту игру можно играть вдвоем или даже целой компанией. Я по глазам мамы Веры вижу — оба что-то знают эдакое.

— По почте ответ не приходил. Потому что тебе звонили из редакции. — И снова пауза. А я молчу. — Хотели с тобой пообщаться, желательно лично. А тут такая досада — ты уехал в Севастополь. Кстати, я на стал говорить, что классом в турпоездку. Пусть думают, что ты за птица такая важная, что среди учебного года по стране разъезжаешь.

— Ха-ха! Спасибо, отец. Я тоже не буду говорить, что нас важных целый поезд набился. Так чего?

— Что «чего»?

— Оставили номер для связи? — я тоже не железный в конце концов.

31 января 1982 г

Если кто-то думает, что я всё бросил и побежал в Москву, то он слегка ошибся. Ни в субботу вечером, ни в воскресенье утром по продиктованному мной телефону я звонить не стал. Не та это редакция, чтоб в ней люди по выходным зависали. Да и вообще, у меня текучки полно. Физкультурой неделю не занимался практически совсем. Только слегка около вагона попрыгаю да поотжимаюсь, если поезд не в пути. Тело прямо слабым стало по ощущениям. Так что бег, подтягивания, груша… В ванне опять же за меня никто не полежит. Воскресенье, оно для того и создано, чтоб человеком себя можно было почувствовать. Человеком, заботящимся о себе, а не только о нуждах Родины.

О! Только сейчас мне попался пучок палочек для мороженного. Признаться забыл про этот момент. Воскресенье или не воскресенье у меня! Где-то были пакетики с анилиновыми красками среди всяких приспособ для рукоделья — я помню. Просроченная краска? Да и фиг с ней, деревяшке всё одно, лишь бы цвет получился. Синий красиеть зачетный, а розовый гадость. Хотя нет, я же женские штучки собираюсь делать, так что пусть у меня основания будут на выбор двух цветов. Покупатель любит, когда у него есть выбор. Хотя бы такой условный, между синим и розовым. Инструкцию по использованию не читаем, и так понятно же всё! Баночка, кипяток, краситель всыпаем, мешаем палочкой. Закидываем палочки, топим… А не тонут! Блин, ладно. Долил воды под крышку банки из-под майонеза, закрыл блюдцем. У палочек теперь просто нет возможности всплыть и подышать свежим воздухом. Напитывайтесь теперь колера, а я розовый краситель разведу.

Вечером я вытащил из банок и разложил на тряпке сохнуть покрашенные основания для пилочек. Синие и розовые они уже не напоминали о своей связи с севастопольским пломбиром.

— Чего снова придумал, Мишка? По первости сразу вспомнил палочки для счета. Но не они, так?

— Точно не для счета, батя. Потерпи, вот подсохнут, сам увидишь.

— А на словах объяснить?

— Ну так неинтересно будет. У нас наждачная бумага только в ящике с инструментами?

— А тебе какая нужна?

— Помельче желательно.

— Сейчас достану, она отдельно лежит. Принес коньки твои от ржавчины почистить, да ты и без меня управился.

— Пап, ты всё еще за ботинки свои старце обижаешься?

— Да ладно. Сам вижу, что в твоих ботах удобнее кататься. В наше время все были рады тому, что есть. Не сочиняли всякое удобство себе.

— Погоди, что это за «наше время»? А сейчас оно что, не твоё что ли? Отец, ты сейчас как раз самый главный на Земле, в самой поре! А мы только лезем на взрослую площадку из песочницы. И ничего пока не решаем.

— А ты думаешь, мы решаем?

— А кто тогда?

— Ну уж нет, вести с тобой политические разговоры, сын, на кухне я не готов. Трезвый. И ты трезвый. Вот подрастешь маленько, сядем с тобой за стол, по рюмашке тяпнем… Вот тогда всё по полочкам разложим. Понимаешь?

— Понимаю. Не бывает плохих правительств, бывает мало водки.

— Ты только больше такое никому не говори.

— Ага. Не буду.

Палочки досохли на пышущей жаром батарее, так что уже вечером первое изделие мною было презентовано маме Вере. Она повертела в руках палочку-пилочку, а потом смело взялась испытывать моё изделие.

— Вот ты, Мишка, мудёр! Опять придумал вещицу. Вроде почти то же самое, что на праздник дарил, а не такое. Ты знаешь, удобно! Я даже скажу — гораздо удобнее моей пилочки. И что с разных сторон она разная очень удобно.

— То есть, одобряешь изделие?

— Конечно! И что удивительно, ловко как у тебя получилось. И быстро. Видела, ты таких палочек много наготовил. Подружкам моим сделаешь на работу? Они от зависти полопаются!

— Нет.

— Как это нет? А я говорю — да!

— Семьдесят копеек за штуку, так могу. Я эти пилочки продавать собираюсь. На базаре.

— Шутишь опять? — Мишина мама смотрела на меня с надеждой на улыбку, не веря, что её сын способен на такое. А сын не улыбался. — Дима! Ты слышал, Миша собирается этими пилочками торговать! — Проклятая пилка полетела