Книга Друг из Рима - Лука Спагетти

Для нас, детей, выросших по соседству с Сан Пьетро, «центры колоннады» были основным аттракционом в городе, которые нам нравилось показывать туристам или приехавшим в Рим друзьям; признаюсь, иногда мы использовали их как ворота для импровизированной игры в футбол. Дело в том, что до покушения на папу Иоанна Павла II[33]на площади Святого Петра не было барьеров и особо жестких систем слежения, поэтому группе ребят, отправляющейся на прогулку, обязательно с мячом, было трудно устоять перед искушением использовать такое гостеприимное пространство. И когда охранники предлагали нам возвратиться для игры в свой приход, казалось, что их больше заботило, как бы мы не потревожили послеобеденный отдых папы, нежели факт использования одного из самых святых и посещаемых мест в мире таким образом, как будто это был наш стадион Маракана[34].

Другим местом, которое в состоянии приберечь немало сюрпризов, является Авентин, один из семи римских холмов, возможно, наиболее живописный. Он вздымается над Чирко-Массимо[35], на его склонах расположился великолепный городской розарий Рима, в то время как наверху видны средневековые церкви Святого Ансельма, Святого Алессио и Святой Сабины, прекрасные и романтичные: трудно представить, сколько бракосочетаний заключается здесь каждый день! И, примите к сведению, если вы хотите завоевать сердце девушки, то это одно из первых мест, куда вам следует повести ее, назначив встречу у чудесного Апельсинового сада.

Но главной причиной, из-за которой я, будучи ребенком, обожал Авентинский холм, стала площадь Мальтийских рыцарей, где располагался одноименный орден, во дворце с величественным входом и постоянно запертыми воротами.

Любой, кому случается проходить мимо, не удержится от того, чтобы удовлетворить свое любопытство: ворота как будто нарочно поставлены именно там, где каждый может беспрепятственно заглянуть в замочную скважину, не стыдясь делать этого, не чувствуя себя совершающим нечто компрометирующее, и прежде всего потому, что там нет никого, кто готов осудить и упрекнуть. Да и с другой стороны, там не обнаружишь ничего ужасающего или неприличного, а только один из самых красивых видов в Риме: длинный бульвар с двумя рядами деревьев, кроны которых, сплетаясь между собой, образуют глубокую перспективу из арок. Создается впечатление, что она кончается как раз куполом собора Святого Петра, виднеющегося в отдалении на заднем плане.

Мне также вспоминается мое удивление, когда меня впервые привели сюда ребенком: я испытывал безумный страх, глядя в скважину, потому что мои родители всегда твердили мне, что такие вещи делать не следует, к тому же меня пугала мысль о том, что я могу там увидеть. Но когда передо мной возникла эта прекрасная перспектива, мой глаз превратился в нечто вроде присоски, не способной оторваться от необыкновенного зрелища. С тех пор это место прочно поселилось в моем сердце, и я стараюсь привести всех друзей, которые там никогда не были, чтобы понаблюдать за их реакцией, поначалу робкой, затем переходящей в экстаз, дабы сделать им подарок, который они никогда не забудут. Так же, как и я не забуду их взгляды, полные изумления и ошеломления.

Потому что Рим всегда может предложить нечто особое: украдкой восторженно рассматривать арку прохода во двор старинного дворца, с улицы любоваться деревянными потолками во многих домах или вдыхать запах ладана и свечей в церкви, которую посетил в первый раз, – все это заставляет вас испытывать волшебный привкус чего-то необычного.

Время от времени глоток воды из «носища», типичного фонтанчика с изогнутым носиком для подачи питьевой воды, коими изобилует Рим, прерывает прогулку, имеющую своей целью для нас, римлян, посещение магазинчиков, как правило, выпадающих из поля зрения туристов. Не то чтобы нас порой не тянет заново навестить (читай: в несчетное количество раз с рождения) Колизей или Пантеон, но пить кофе на небольшой полускрытой площади, когда тебя ласкает весна, под взглядом довольно потягивающегося кота… это совершенно другое дело.

И все это, а также и многое другое – Рим. Это город с тысячью лиц, но для римлянина это просто Рим.

Согласен, он является Вечным городом, столицей мира, колыбелью современной цивилизации. И хотя это запечатлено в душе и мозгу римлянина, часто он забывает об этом.

В Аризоне рождаются случайно, случайно рождаются в Чили или в Индии, случайно на Гаити, в Кении или на Виргинских островах. Можно появиться на свет в тысяче других стран, ты даже не знаешь их все. Однако же, если случайно ты рождаешься в Италии, да к тому же еще в Риме, в определенный момент жизни начинаешь ощущать, что родиться в Чили или в Индии было бы чем-то иным. И вовсе не по очевидным причинам. Ты можешь ничего не замечать до отрочества и продолжать играть в мяч, заставляя его отскакивать от Аврелиановых стен на высоте ворот Метрония: им всего-то по две тысячи лет, но ты еще не знаешь этого. Взрослым ты можешь притворяться и думать о чем-то другом, когда, находясь в пробке более часа и трясясь на покрытии площади Святого Петра, имеющем тот же возраст, что и стены, отдаешь себе отчет в том, что Колизей уже лет двадцать используют как разделитель транспортного потока. И, разозленный опозданием, которое, как и всякий раз, отравляет тебе деловую встречу, даже не замечаешь всю эту историю вокруг тебя.

Однако же в какой-то момент жизни до тебя доходит, что тебе выпала судьба появиться на свет в самом красивом городе мира. И тогда начинаешь соображать, что он дал тебе.

На память приходят поездки на «Римское море», в Остию, когда ты был ребенком, и восхищаешься пляжем – столько километров песка и средиземноморского кустарника, незагаженного и душистого, находятся так близко от дома и от шума городского. Вспоминаешь о первых вылазках на мопеде, когда ты пересекал город тайком от родителей и тебе казалось, что ему нет конца. И возможно, была весна, и Рим купался в великолепном освещении, и душу искушало желание рвануть на луга, которые тянутся по обеим сторонам Старой Аппиевой дороги, или на Римский форум, идеальные места, чтобы удалиться туда со своей первой девушкой, дабы никто тебя не обнаружил.

Вспоминаешь выходы вечером, на свидания, назначенные на улице Императорских Форумов, где, возможно, катились колесницы самых знатных римлян, но которая для тебя и твоих друзей была всего-навсего отличным местом для игры в мяч.

Потому что, с улыбкой вспоминается тебе, в Риме всегда найдется тот, кто ездит по городу с мячом в багажнике.

И потом вечера в Трастевере, пицца, настоящая римская, тонкая и хрустящая, которую выносят тебе в переулочках на салфетках из белой бумаги.

И в памяти всплывает все, что ты делал с детских лет и продолжаешь этим заниматься: как ты ешь рогалики глубокой ночью в переулке Пяти в Трастевере или в Тестаччо, неподалеку от Газометра; по меньшей мере раз в год любуешься шедеврами Караваджо, который не был римлянином, но также прекрасно чувствовал себя в этом городе – «Призвание Святого Матфея» в церкви Святого Людовика и «Мадонну пилигримов» в церкви Святого Августина; выстаиваешь десять минут в очереди, чтобы за тридцать секунд выпить кофе в баре «Сант-Эустакио», рядом с Пантеоном; развлекаешься, читая сонеты, написанные прохожими на цоколе памятника Паскуино[36], которые клеймят очередное правительство, не важно, правое или левое, оно все равно несправедливое; проходишь мимо пирамиды Цестия, являющейся копией египетской пирамиды уменьшенного масштаба, но относящейся к 12 году до Рождества Христова, думая, что там, рядом, на католическом кладбище, покоятся Китс и Шелли, Грамши[37]и Гадда[38]. И болтаешь с обычным официантом остерии рабочего квартала на окраине, где ты ешь спагетти алла карбонара, не такие легкие, как большая часть блюд римской кухни, но столь хорошо приготовленные, что таких вы не найдете больше нигде в мире.