Книга Цветочное сердце - Кэтрин Бейквелл

class="p1">Я подошла вплотную к двери и сделала глубокий вдох, сосредоточившись на том, как магическая сила бурлит у меня в груди; на том, как дрожит мой локоть, когда я держусь за ручку; на своих горящих щеках, на гневных мыслях. Представила, как плавно открываю дверь, словно ее и не запирали.

– Отворись! – шепнула я на выдохе и нажала на ручку.

С громким «трах!» дверь сорвалась с петель и, бешено звоня золотым колокольчиком, полетела на пол. Я вскрикнула и отскочила от нее, зажав рот рукой.

Суматошные шаги застучали ближе.

Я вошла в лавку, таща грязь через упавшую дверь, и вытянула шею к источнику звука. В дальнем конце коридора, у основания винтовой лестницы, появился Ксавье, по-прежнему в строгом, одобренном Советом костюме, но в разномастных носках и с мясницким ножом, который он выставил как кинжал. Взгляд темных глаз с пурпурными кругами усталости метался от меня к двери.

– Мисс Лукас, – позвал он, резко опустив руку с ножом, – вы сломали мою дверь?

Объяснение уже вертелось на языке, но я сдержалась: все мои мысли были об отце. О страхе в его глазах. О цветах, пробивающихся из его сердца.

– Мне нужна помощь. Ваша, ваших родителей, кого угодно. Помощь любого мага. – Я пересекла прихожую, вывернула карманы и протянула ему кольцо, сережки, монеты. – Я заплачу…

Одной рукой Ксавье коснулся моей обтянутой перчаткой ладони, скользкой от дождя. Другой рукой он медленно и осторожно убрал нож в карман.

– Мисс Лукас, пожалуйста… Я не понимаю. Что случилось?

Я тяжело вздохнула, продолжая смотреть в сторону. От тревоги и замешательства в глазах Ксавье я запаниковала еще сильнее.

– Дело в моем отце. Он потерял сознание. Он… у него азалии из сердца прорастают.

Лицо Ксавье, и без того бледное, стало белее мела.

– Это из-за вашей магии?

Услышав, что о ней говорят, чудовищная сила зашевелилась у меня в груди.

Слезы застилали мне глаза, и я кивнула. Именно такого опасался Совет.

– Сейчас это неважно, – проговорила я с дрожью в голосе, разрушающей все иллюзии решительности. – Пожалуйста, он в опасности.

Я снова протянула ему руку в промокшей перчатке с оплатой.

– Это все, что у меня есть. Пожалуйста, исцелите его. Вы должны…

– Разумеется, исцелю, – заверил Ксавье голосом строгим, но мягким, словно успокаивал ребенка. – Только саквояж свой возьму.

Я положила деньги ему в пригоршню. Широкими шагами Ксавье вошел в комнату, которая была и лавкой, и кухней, – в нее я дверь и высадила. Монеты и украшения он со звоном высыпал на прилавок. У меня сердце упало от этого звука, оттого, что я потеряла все сбережения, да еще отдала их человеку, которого прежде считала другом. Но ради спасения отца я пошла бы на любые жертвы. А сейчас обхватила себя руками, чтобы больше не дрожать от холода и страха.

Повернувшись ко мне спиной, Ксавье вытаскивал из шкафчиков пузырьки и большую зеленую банку. Ее он положил в саквояж для снадобий и закрыл его.

– Следуйте за мной, – велел Ксавье. – Я создам портал.

Он направился к кладовой, которая послужила нам вместо выбитой двери.

На непонятном мне языке, мелодичным, как колыбельная, голосом Ксавье запел двери, прижимаясь лбом к ее деревянному полотну. Несколько раз в жизни я видела, как учителя создают порталы, чтобы отправить меня проведать папу в Уильямстоне, но никогда прежде не слышала, чтобы портальное заклинание пели. С бешено бьющимся сердцем я прислушивалась к голосу Ксавье. Стоя рядом с ним, на миг снова почувствовала себя его подругой, вопреки страшной цели предстоящего посещения.

Когда он приоткрыл дверь, воздух наполнил тошнотворный цветочный аромат.

3

Я вошла в свою уютную гостиную. На столе с утра стоял разбитый чайный сервиз, на стене висела моя старая вышивка крестиком, на диване, где я его и оставила, лежал папа. Грудь его медленно вздымалась, из нее до сих пор пробивались цветы.

С круглыми от изумления глазами Ксавье остановился перед моим папой.

– Разрази меня гром! – пробормотал Морвин. – Это и впрямь азалии!

Я стояла в шаге от него, плотно сложив руки на груди, чтобы не дрожали.

Опустившись на колени, Ксавье отстегнул и откинул крышку своего саквояжа. Затем посмотрел на папу и осторожно прижал ладонь к его щеке.

– Мистер Лукас?

Папины глаза открылись, лоб сморщился от недоумения.

– Я… я забыл доставить вам цветы?

– Нет, сэр. Меня ваша дочь вызвала.

Папа улыбнулся, держа голову на поручне дивана.

– Она просто чудо. Вам нужно стать ее учителем.

Ксавье отвел взгляд.

– Ясно, полубредовое состояние. – Он склонился над азалиями, цветущими у папы на груди, осторожно потянул за темно-зеленый стебелек, но остановился, услышав резкий, испуганный возглас больного. Я вздрогнула, а Ксавье отстранился, поджав губы. – Возможно, корни ушли глубоко. – Он снова посмотрел на меня, наморщив лоб. – Если нам повезет, цветов, растущих внутри, у него не окажется.

Меня аж в холод бросило.

– Папа… он лепестки выкашлял. Думаете, у него внутри тоже что-то растет?

При мысли о таком по пищеводу у меня поднялась желчь. Моя магия наводнила папины легкие и сердце цветами, как паразитами…

– Возможно. – Из саквояжа со снадобьями Ксавье вытащил стетоскоп и легонько похлопал папу по плечу. – Сэр, если позволите, я хотел бы послушать ваше сердце.

«Ты виновата, ты виновата, ты виновата», – монотонно повторяла моя магия. Я с силой надавила на грудь ладонью, словно могла таким образом заглушить звук.

Ксавье прижал металлическую головку стетоскопа к папиному сердцу и ребрам.

– Сердцебиение у вас неровное. И что-то явно прослушивается в дыхательных путях. – Ксавье заглянул в саквояж, где каждый пузырек и бутылочка стояли в идеальном порядке, как солдатики в строю, и выбрал высокий флакон с темной густой жидкостью. – Мисс Лукас, мне понадобится большая миска или ковш.

– Зачем?

Ксавье встряхнул флакончик со снадобьем.

– Хочу посмотреть, не поможет ли отхаркивающее изрыгнуть цветы.

Я бросилась на кухню и схватила миску с полки над раковиной.

Когда вернулась, папа стонал от боли, обхватив грудь. Горло свела судорога, и я сжала папину руку через плотную материю перчатки.

«Я тут виновата?» Моя магия действовала самостоятельно, а у меня не хватило сил ее остановить? Или во мне живет нечто непостижимое и ужасное, спровоцировавшее мою магию навредить папе?

Взяв миску, Ксавье снова повернулся к папе.

– Сэр, процедура будет довольно неприятной.

Папа выпустил мою руку и поставил миску себе на колени. Голову он наклонил, будто стыдился себя.

– Клара, тебе необязательно на это смотреть.

Я придвинула стул поближе к дивану и обняла отца за плечи.

– Я уже несколько раз проходила обучение и свою долю мерзостей видела.

Вздохнув, папа кивнул Ксавье, и тот вручил ему зеленую бутылочку.

Едва глотнув из нее, папа закашлял в миску, изрыгая ярко-розовые лепестки, а также листья, целые стебли и длинные тонкие корни, влажные от слюны. Пока его тело корчилось, изо всех сил стараясь изгнать магию, я крепко держала беднягу за плечо и кусала губу, чтобы сдержать слезы.

В итоге папа откинулся на поручень дивана. Грудь его судорожно поднималась и опускалась, щеки побледнели, светло-рыжие волосы взмокли от пота. Он явно выбился из сил, зато дыхание стало чище и свободнее.

Послушав папу через стетоскоп, Ксавье подтвердил, что организм от цветов очищен. Вот только лицо приятеля так и осталось встревоженным.

– Мистер Лукас, что случилось с вашей щекой? – спросил Ксавье, показывая на интересующую его область.

Папа коснулся пятна, которое оставила моя рука. Глянув на меня, он пробормотал:

– Да сам не знаю.

У меня живот схватило. Разумеется, он выгораживал меня, даже после того, как я ему навредила.

Лампа на столике неподалеку от нас задребезжала, потому что я снова растревожилась.

– Это моя вина, – проговорила я, глядя на свои бурые садовые перчатки. – Коснулась папиной щеки и почему-то обожгла ее.

Ксавье достал из саквояжа серебряную плошечку и нанес маслянистую смесь на ожог.

– Может остаться шрам, – мягко предупредил он. – Магические раны труднопредсказуемы. – Ксавье вытер бледные