Книга Вниз по темной реке - Карен Одден

губы, а на щеках, напротив, заалели яркие пятна.

— Я должен убедиться, что это Роуз. Не готов сообщить новости жене, пока сам не увижу.

— С вами поедет один из сержантов, — пообещал Винсент, явно не желая отпускать меня из отдела, а я добавил:

— Мне нужно будет задать вам несколько вопросов.

Директор негромко кашлянул, привлекая мое внимание, и покачал головой. Я ощутил укол раздражения. Никто не собирался допрашивать Альберта сию минуту. Меня можно обвинить в отсутствии такта, но не в бессердечности. Судья пребывал в шоке, а в таком состоянии из него ничего полезного не вытащишь.

Альберт меня словно не слышал. Встав с кресла, он забрал фотографию и направился к выходу. Я вынул из стойки зонт с ручкой из слоновой кости, намереваясь вручить его судье на улице.

— Вас ожидает экипаж, ваша честь? — осведомился Винсент.

Альберт остановился, собираясь с мыслями, и наконец кивнул.

Проходя через холл, я махнул сержанту Филипсу, и тот, немедленно вскочив из-за стола, накинул пальто. Сержанту надлежало сопровождать судью в морг, остаться там на опознании тела, а затем убедиться, что безутешный отец благополучно вернулся домой.

Винсент, выйдя на улицу, придержал перед судьей дверцу экипажа. Сержант также забрался внутрь, а я положил зонт у ног Альберта.

— Могу заглянуть к вам завтра, сэр?

Судья смерил меня непонимающим взглядом, словно увидев впервые. Наверное, так оно и было. Время — такая штука… Для отца оно разделилось на «до» и «после» смерти дочери.

К моему удивлению, Альберт сосредоточился и заявил:

— Нет, не завтра. Сегодня вечером. Только дайте мне время съездить в морг и сообщить новости матери Роуз.

Так бывает всегда, размышлял я. На родственников погибшего накатывают волны горя и гнева; затем приходит боль. Боль и жажда отмщения. Для судьи — тем более: лишь ожидание торжества правосудия позволит ему продержаться несколько следующих недель.

Экипаж растворился в череде черных кэбов, направляющихся в северную часть столицы, и я задумался: как воспримет ужасное известие мать девушки? Больше всего в подобных случаях душа болит именно за матерей.

Винсент поджидал меня у входа, сложив руки за спиной.

— Мистер Альберт из тех людей, что не успокоятся, пока не узнают, кто виновен в преступлении. Наверное, вам следует посетить его завтра прямо с утра.

— Он просил заглянуть к нему уже сегодня вечером.

Открыв дверь, я пропустил Винсента вперед, и тот сразу направился к своему кабинету, бросив через плечо:

— Необходимо установить личность молодого человека с фотографии из медальона. Мне не хотелось сейчас забивать судье голову.

— Наверняка его кто-то да знает — прислуга или подруги Роуз.

— Именно, — кивнул директор. — Вам следует сосредоточить все внимание на этом деле. Остальное отложите.

Вероятно, Винсент заметил мою гримасу, иначе следующего вопроса не последовало бы.

— Сколько у вас сейчас дел?

— Около трех с половиной десятков.

— Тридцать пять? — поднял брови директор.

Я воздержался от пояснений, и он подровнял тонкую пачку документов на своем аккуратном столе.

— Что ж, передайте наиболее перспективные мистеру Стайлзу. Ему будет полезно. По-моему, он немного заскучал.

Мне так не казалось. Вряд ли Стайлз мечтал заполучить стопку папок с моего стола. Так или иначе, я предпочел промолчать, и уж тем более не стал говорить, что дело миссис Бэкфорд не брошу. Ее след успел остыть, однако вчера появилась некоторая надежда: один из городских дворников сообщил мне, что видел полицейского, волочившего по улице женщину, напоминающую миссис Бэкфорд. Дело было три недели назад и, несмотря ни на что, могло статься, что разыскиваемая еще жива. Так что шанс следует использовать. Если не найду женщину сегодня — что ж, последую совету директора.

— Слушаюсь, сэр.

Через несколько минут я вышел на улицу, планируя перекусить по пути в приют неподалеку от перекрестка, где работал тот самый дворник. Туда, по всей видимости, полисмен и сдал миссис Бэкфорд. Дождь прекратился, и я оперся о шершавый каменный забор, разглядывая Темзу. Возможно, сегодня ночью Роуз Альберт проплывала в своей лодчонке мимо ближайшей излучины.

Говорят, что Темза — артерия города. Порой и у меня возникало подобное ощущение. Конечно, бывают дни, когда ветер дует в нужном направлении, а проблески солнца подсвечивают воду под килями суденышек, перевозящих провизию и почту, текстиль и оборудование, которые и делают нашу жизнь такой, какова она есть. В основном-то я считаю, что Темза — просто-напросто выгребная яма, мусороприемник для отходов большого города, в которых иногда попадаются и гниющие трупы.

Река развращает тех, кто с нее кормится. Я служил на Уоппинг-стрит, и покинул ее потому, что и к моим подметкам начала липнуть грязь. С другой стороны — что сказать о человеке, который, уйдя с Темзы, переместился в Скотланд-Ярд, в здание всего в паре сотен метров от набережной? За рабочим столом я сижу спиной к реке, и случается — вот как сегодня, — что Темза вызывает в памяти грязную гадюку, неслышно скользящую сзади.

С загаженных отмелей ползли жуткие ароматы — зловещая смесь запахов разлагающихся отбросов и гнилой рыбы. По реке пыхтели большие и малые буксиры, паровые и гребные суда. Перед моими глазами покачивались пришвартованные парусные лодки и шхуны; вздымался лес мачт, рисующих симметричную зубчатую линию на фоне облаков. Вдали, на подступах к морю, сверкнула молния. Вот-вот грянет гром. Я начал считать про себя: один, два, три…

Нет, пожалуй, гроза слишком далеко. Грома не слышно.

Сдавшись, я отвернулся, и в этот миг, заглушив металлическое бряканье, сопение паровых двигателей и крики грузчиков на верфи, ударил первый раскат. С востока катился низкий, свирепый гул небес.

Скоро разразится шторм.

ГЛАВА 3

У Белинды была своя теория о причинах, по которым меня чрезвычайно волнуют случаи исчезновения людей. Она считала: все дело в том, что моя собственная мать пропала без следа, когда мне исполнилось одиннадцать.

Не могу не признать — Белинда в человеческих характерах разбирается прекрасно. Порой заговариваю с ней о работе, и она слушает, не пропуская ни слова; вижу, что все понимает, хотя мои рассказы не всегда отличаются стройным изложением. Тем не менее, бывает, что Белинда вдруг предложит совершенно новый взгляд на одного из фигурантов дела, и ее слова внезапно меняют ход моих мыслей — так волна, бьющая в борт, отклоняет корабль от выбранного курса.

И все же Белинда ошибается.

Больше всего меня гнетет неопределенность. Например, передо мной лежит труп. Неважно — получил ли погибший удар ножом в переулке или утонул, выпав из лодки. Любая смерть ужасна. Тем не менее, мертвое тело дает