Книга Вниз по темной реке - Карен Одден

определенность: обнаружив его, ты уже столкнулся с худшим из сюрпризов судьбы. Другое дело, когда человек исчез. Воображение рисует самые жестокие исходы и множит их без конца до тех самых пор, пока пропавший не объявится. А до того тебя посещают то страх, то сомнения. Бывает, думаешь: нашел! — и все внутри сжимается, а потом сознаешь, что след ложный.

Мадлен Бэкфорд я искал уже три недели, с того дня, как ее супруг подал заявление в Скотланд-Ярд. Сидя напротив меня, он стыдливо рассказывал, что в последние несколько месяцев у жены проявлялись некоторые «странности», граничащие с бредовыми идеями. В конце концов, холодной мартовской ночью у нее случился истерический припадок, и миссис Бэкфорд сбежала из дома в одном шелковом платье. Пару дней муж, не поднимая шума, наводил справки у ее подруг, после чего обратился в полицию. Я не преминул выказать ему свое раздражение подобной задержкой. Последний глупец понимает: чем раньше полиция получит сообщение о пропаже человека, тем больше шансов его найти. Мистер Бэкфорд оправдывался: дескать, ему не хотелось вводить жену в еще большее смущение — вдруг та вернулась бы через день-другой.

Я не из тех, кто слепо принимает слова на веру; особенно это касается рассказов мужей о своих женах, и наоборот. Хотя как не посочувствовать мужчине, искренне желающему оградить жену от опасностей Лондона? Разумеется, я сверил показания, поговорив с его братом, с другом и с доктором, который привел мне несколько примеров шокирующих странностей в поведении женщины. Неужели мистер Бэкфорд не обращал на них внимания? Возможно, сознательно преуменьшил масштабы бедствия, не желая позорить ни себя, ни супругу? Впрочем, рассуждения мои ничего не меняли: три недели я провел, размещая объявления и направляя запросы в полицейские участки, больницы и на железнодорожные станции, постепенно расширяя поиск от границ Мейфэра. Лишь вчера у меня возникла версия, где может находиться пропавшая. Скорее всего, спасение несчастной обойдется всего в полкроны.

Побрякивая монетками в кармане, я направился в заведение для бедных под названием «Приют Холмдела для душевнобольных».

От приземистой рыжеволосой дежурной по женскому отделению попахивало джином; женщина чрезвычайно напоминала персонаж из рассказа Диккенса о тюремном заключении. Дежурная провела меня по воняющему мочой коридору, открыла маленький глазок в деревянной двери, и я осмотрел убогую крохотную палату. На жалком подобии тюфяка уныло и неподвижно сидела молодая дама, спеленутая нечистой смирительной рубашкой. Одежда ее была грязна и порвана, однако — тут я ощутил легкий проблеск надежды — похоже, на ней было коричневое шелковое платье.

— Сколько она уже здесь?

— Не знаю, — фыркнула дежурная, вытерев нос рукавом, и я глянул на нее сверху вниз:

— Неделю, месяц, год?

— Немного меньше месяца, — проворчала женщина. — Ее привел констебль. Нашел где-то на улицах.

— Впустите меня, — потребовал я.

— Ключи на стойке, — бросила женщина и зашаркала в конец коридора.

Открыв квадратное окошко, я дважды окликнул миссис Бэкфорд — сперва тихо, чтобы не напугать, потом громче, перекрывая голосом стоны и крики, рикошетившие эхом от стен коридора. Дама, словно не слыша, не отрывала взгляда от точки на стене.

Если на день водворения сюда она и была в здравом уме, то теперь рассудок ее явно покинул. Но разве можно винить несчастную? Единственный день в подобных условиях — уже ужасающее испытание, а она провела здесь три недели, не имея представления, как выбраться из этой тюрьмы. Я бы точно сошел с ума.

Пока дежурная ходила за ключом, мои глаза успели приспособиться к полумраку, и мне удалось рассмотреть миссис Бэкфорд: спутанные каштановые волосы, тонкие белоснежные щиколотки, босые ступни… В узкий прогал между койкой и стеной было втиснуто жестяное ведро, наверняка заменявшее ночной горшок. Вдоль плинтуса пробежала жирная длиннохвостая крыса.

Мне и раньше доводилось бывать в приютах, но такого мрачного места я еще не видывал. Мой друг — Джеймс Эверетт — специализировался на душевных расстройствах и заведовал тихим отделением в госпитале Святой Анны, где стены умиротворяющего желтого оттенка украшали картины с цветами. Смирительные рубашки надевали далеко не на любого пациента, а медсестрами брали исключительно женщин с приличными манерами.

Вернулась дежурная, позвякивая ключами на металлическом кольце, и на звук характерного звона едва ли не из каждой палаты раздались полные надежды возгласы. Рыжеволосая хрипло рассмеялась, и я невольно пожелал, чтобы ее жестокость вернулась сторицей; захотелось встряхнуть женщину что есть силы. Однако прошлогодний суд, имевший тяжелые для Ярда последствия, научил меня благоразумию. Мне просто следовало вытащить отсюда миссис Бэкфорд, не прибегая к долгим юридическим проволочкам.

Перебрав ключи на кольце, дежурная нашла нужный.

— Она не будет с вами говорить. Мы от нее вообще ни одного разумного слова тут не слышали.

Мы вошли внутрь.

Сырой воздух вонял прогнившей штукатуркой и немытым женским телом. Я приблизился к койке, переступая через разбегающихся тараканов, и опустился на колени рядом с больной. По ее телу ползали мелкие насекомые, но миссис Бэкфорд, похоже, их не замечала.

Женщина не шевельнулась, когда я тронул ее за руку. Пришлось аккуратно отвести в сторону ее волосы, чтобы рассмотреть лицо, и она с опасливой гримасой съежилась от моего прикосновения. Проведя три недели в подобном аду, миссис Бэкфорд все еще напоминала свой портрет, висевший в кабинете супруга: голубые глаза, родинка у левого виска, маленький носик и светло-каштановые волосы. Потрескавшиеся губы угрюмо сжаты…

— Портрет нарисовали в прошлом году, — дрогнувшим голосом говорил мистер Бэкфорд. — Мадлен была так мила и разумна, когда мы только поженились… Только посмотрите на ее лицо!

Я тогда промолчал, вспомнив: Джеймс всегда настаивал, что выражение лица нельзя воспринимать как признак безумия или здравомыслия. Воочию видел, как одна из пациенток его госпиталя — глаза, словно у лани, милая улыбка — пырнула вилкой медсестру. Портрет миссис Бэкфорд навеял еще одну мысль: Белинда как-то делилась со мной своим неприятным опытом, рассказывая, что характер может решительно измениться, и не всегда сам человек тому виной.

— Миссис Бэкфорд! — сделал я еще одну попытку. — Я инспектор лондонской полиции. Пришел забрать вас домой.

Она содрогнулась, скрипнув пружинами койки, однако в глазах по-прежнему стояла пустота, и я решил обратиться к ней по имени:

— Мадлен…

Несчастная перевела взгляд на меня, и в нем мелькнуло даже не безумие, а настоящее отчаяние затравленного животного, заставившее меня вздрогнуть. Терять контакт не следовало, и я, не отводя глаз, бросил через плечо:

— Развяжите ее!

Дежурная, согнувшись над женщиной, распутывала рукава смирительной рубашки, но миссис Бэкфорд продолжала сидеть неподвижно. Из грязных шелковых рукавов высовывались тоненькие, словно птичьи лапки, руки. Поведение больной противоречило рассказам