Книга Дикое сердце [= Огненный омут ] - Симона Вилар

И вместе с тем она, как радушная хозяйка, следила, чтобы на пиру ни в чем не было недостатка, чтобы излишне выпивших гостей вовремя вынимали из-за стола, укладывали на разостланной вдоль стен соломе за рядами колонн, а тех, кому было совсем плохо, выводили в отдельный покой.

Солидный бородатый франк — майордом Гасклен — внимательно следил за распоряжениями, которые делала его госпожа. Он видел, как Эмма, отложив лиру, сделала ему знак рукой, и тотчас по его приказу в зал вошла новая вереница слуг с дымящимися блюдами.

Даже изрядно захмелевшие викинги оживились и жадно втягивали ароматы новых кушаний. Поданы были поросята, зажаренные целиком, начиненные крошевом из кабаньих потрохов и бычьей печени; душистые окорока, копленные на можжевеловых ветках; откормленных гусей подавали со взбитыми сливками; дичь жареная, вареная, печеная, в пряных соусах чередовалась, с моллюсками; устрицы с резаным луком следовали за вырезай из оленины… Вереница блюд казалась нескончаемой. Все это было приправлено свежей зеленью, репой, салатами. Подкатывали все новые бочонки с медовухой, пивом, несли кувшинами густые вина.

— Ты устроила пир, как при дворе Каролингов, — отметил, улыбаясь, Ролло.

Он был доволен умением своей новой жены не только прекрасно петь, но тем, с каким вниманием она отнеслась к его воинам.

— Так будет и при нашем дворе! — гордо вскинула голову Эмма, а сама прикидывала в уме, сможет ли она окончательно переманить из монастыря Святого Мар-тина-за-мостом поваров и кухарок, которых она наняла на время праздника, и не обидит ли это Франкона, который, будучи гурманом, так долго подбирал их для себя.

Гости Ролло, норманны, их жены, знатные нормандские франки, признавшие власть язычника с Севера, с явным удовольствием поглощали изысканные яства. Слуги тоже не остались внакладе: унося блюда с объедками, начинали доедать их прямо на лестнице.

Внесли специальные пасхальные пироги с творогом и тмином, и франки пьяно объясняли норманнам, какие святые и ангелы изображены на румяных корочках пирогов. Норманны с хрустом откусывали головы ангелам, благодушно кивали, а заодно поднимали полные роги за воскресшего когда-то Христа. Почему бы не выпить за него, если многие из присутствующих были крещены, и хотя крещение не произвело на них особого впечатления и они продолжали приносить жертвы Одину и Тору, однако под такое угощение можно выпить за здравие и невоскресшего Бога.

В дымном свете горящих светильников меж столов сновали юркие фигляры. Плясали, пели, жонглировали зажженными факелами. Поводырь вывел на цепи лохматого медведя. Играя на свирели, стал сам приплясывать перед ним. Мишка, встав на задние лапы, тоже переминался, неуклюже подпрыгивал, поднимал лапу.

В остальном же правитель норманнов был облачен как франк: в длинную, ниже колен, тунику из тончайшего темно-синего бархата, голубоватые переливы которой словно подчеркивали под узкими рукавами рельефную мускулатуру сильных рук викинга, ибо Ролло, как ни старалась Эмма приучить этого варвара носить нижнюю рубаху, считал белье ненужной роскошью, — годной лишь для неженок и мерзляков. Зато плащ он носил чисто по-франкски, следуя еще тем, римским традициям, отголоски каких можно было наблюдать на старых фресках — перекинув через плечо тонкую складчатую ткань из серебряной парчи, удерживаемую у плеча тяжелой фибулой[2]с камнем из красной яшмы, а у талии собранную широким поясом из золоченых пластин, украшенных яркими самоцветами. Ролло предпочитал узкие белые сапоги из мягкой кожи с посеребренными заклепками под коленом. А на груди — там, где христиане обычно носят крест, — на шелковом шнуре висел языческий амулет, молот Тора, при взгляде на который Эмма нахмурилась. Она вдруг вспомнила пренебрежение, с каким Ролло отнесся к ее вере во время праздничной мессы.

— Ты огорчил меня сегодня в церкви, Роллон, — сверкнув глазами, произнесла Эмма. — Ты ведь знаешь, как важно для меня и для всех твоих крещёных людей было присутствие их повелителя на праздничной мессе.

Ролло перестал смеяться. Не глядя на нее, пренебрежительно пожал плечами.

— Не будь такой занудой, рыжая. Я ведь не настаиваю, чтобы ты посещала капища наших богов.

— Но сегодня такой праздник, а ты…

— Я отнюдь не прочь его отметить и выпить с тобой за воскресшего Христа добрую чарку. Но наблюдать за кривляниями скопцов-монахов… Нет уж, я лучше сжую свой ремень!

И, улыбнувшись насупленной жене, сказал:

— Не будем ссориться хоть во время пира, моя маленькая фурия.

Эмма нетерпеливо передернула плечами.

— Ладно, но я все равно настою на своем, когда рожу тебе дочь, а ты дал слово, Ру. Кажется, они опять готовы начать по обыкновению препираться. Так было всегда — словесная перепалка, спор, взрыв эмоций у обоих. Победителем неизменно оставался Ролло, однако эти споры и ссоры сильно возбуждали обоих. Вот и сейчас Ролло сердито рванул к себе серебряную вазу с фруктами, так что яблоки рассыпались по столу. Он схватил одно из подкатившихся, сжал до хруста, так что оно треснуло в его могучих лапах.

— Ты сама знаешь, что не имеешь права плодить девчонок, когда я так нуждаюсь в наследнике!

Продолжая исторгать ругательства, он грубо вытер пальцы о скатерть, взял другое яблоко, яростно впился в него. У Эммы горели глаза, сбивалось дыхание. Как же он великолепен, когда так гневается, сколько в его движениях с трудом сдерживаемой силы!

Она смотрела, как переливающаяся тонкая ткань вот-вот лопнет, не выдержав мощи эти мышц, и вдруг Эмме захотелось ущипнуть его, взлохматить его львиную гриву, крепко поцеловать. Она сжала губы и сомкнула руки, боясь проявить свою страсть. Но Ролло уже все понял. Жующие челюсти замедлились, в глазах сверкнула веселая насмешка.

— Думаю, мне не важно, кто у нас будет первым, женщина. Ибо, когда я вижу, как ты хочешь меня, я думаю, что мы наделаем еще немало сыновей, которые смогут постоять за Нормандию и своего отца. И не красней так — ибо я прекрасно знаю, насколько ты можешь быть бесстыжей.

— Несносный Ру! — так и подскочила Эмма, но тут же рассмеялась и, заслышав звуки крокамолла, устремилась в зал.

Плясать этот варварский танец с мечами она обучилась, еще гостя у Ботто Белого в Байе. Мужчины, подняв в руках обнаженные клинки, выстроившись в цепочку и притопывая, менялись местами, скрещивали их с громким лязгом, как в битве, выкрикивая с какой-то своеобразной варварской мелодичностью:

Лихо мы рубились…

Юн я был в ту пору.

И у Эресунна

Кормил волков голодных…

Хор мужских голосов придавал танцу величавость. Плясавшие менялись местами, поворачивались, кладя свободную от меча руку на плечо соседа, двигались шеренгой. Поднятые мечи в светлом отблеске масляных огней на треногах были очень красивы, и, когда мужчины, обойдя зал, занимали вновь место друг против друга и скрещивали мечи, женщины скользнули меж ними, плавно покачиваясь и нежно вторя воинам, склоняясь под скрещенными, ударяющими в такт клинками.