Книга Королева в придачу - Симона Вилар

24 декабря 1513 г.

Графство Саффолкшир, Англия

В старом замке Хогли готовились к Рождеству...

Время было полуденное, однако из-за продолжавшегося уже несколько дней снегопада, низких свинцовых туч и снежной круговерти в замке стоял полумрак. Но даже эти ранние потемки не могли повлиять на то праздничное оживление и веселье, какое прямо-таки проникает в кровь и душу в преддверии праздника Светлого Рождества Христова.

В полуподвальном помещении замковой кухни шла подготовка к рождественскому ужину. Воздух был насыщен запахами специй, жаркого, соусов, ароматом пирогов и сладостей. Поварята, кухарки, прислуга, горничные, охранники замка – все находились здесь, всем нашлась работа – одни рубили мясо, другие вращали вертела, гремели кастрюлями и противнями. В помещении замковой кухни шла обычная шумная подготовка к рождественскому ужину. Кто-то ругался на клубы дыма, то и дело врывавшиеся под вытяжки очагов из-за непогоды, трещали сковороды, кричала гусыня, которой кухарка неловко свернула голову.

По кухне с деловым видом сновала пожилая дама в черном траурном платье, переднике и накрахмаленном чепце и, бранясь, отдавала приказания. Ей не перечили, ибо леди Гилфорд слыла дамой властной и не терпящей возражений. Худая как жердь, с лицом некрасивым, но не лишенным того обаяния, какое дает сильной личности особый внутренний свет, она постоянно вмешивалась во все дела, приказы её были точны и беспрекословны, как у решительного полководца.

– Хью, добавь дров в камин. Черри, не переперчи соус. Берта, да уйми ты эту гусыню! Голова раскалывается от её криков. Изабел, ты уверена, что точно знаешь, сколько чернослива надо класть в рождественскую кашу? О нет! Святочная каша делается не так. Отойди-ка, милочка. Святочная каша – нечто особенное. Зерна должны быть из самой лучшей первосортной пшеницы, и варить ее надо непременно на молоке, а не на воде. Даже если это вода из источника Святого Эдмунда.

На ходу перекрестившись при упоминании имени самого почитаемого в Саффолкских землях святого, она решительно потеснила робкого вида бледную женщину, и стала сцеживать в котелок желтоватое молоко утренней дойки. Изабел Одли, жена кастеляна замка, робко отступив в сторону, послушно кивала, соглашаясь со всем, что ей выкрикивала, чтобы перекрыть общий гул, властная леди Гилфорд. Но в какой-то момент она отвлеклась, заметив на сходнях лестницы своего мужа, топтавшегося на ступенях и мявшего в руках берет.

– Да ты слушаешь ли, милочка? – окликнула её леди Гилфорд – Я говорю, что теперь надо добавить сахара и специй и дать настояться. Но чтобы к столу её подавали непременно горячей...

– Простите, миледи, – робко прервала её Изабел. – Но пришел Джон и ему надо сказать вам...

– Что, ваш олух сынок так и не появился? Что ж, одному Богу ведомо, куда он мог отправиться в такую метель.

– О нет, миледи. Дело не в Илайдже, а в... Кажется, моего Джона послал доктор Холл. Это касается принцессы.

Леди Гилфорд тут же перестала мешать половником в котле и, вытерев руки о передник, заторопилась к выходу, успев заметить Изабел, что голову с неё снимет, если та что-нибудь испортит и святочная каша будет не такой, как должно.

Джон Одли, кастелян замка Хогли, что-то сказал ей, и дама, решительно потеснив его и подхватив пышные юбки, совсем по-девичьи взбежала по крутым ступеням. Миновав узкий сводчатый коридор, где после жара кухни было пронзительно холодно, она оказалась в главном, зале поместья. Здесь также царила предпраздничная суета – служанки украшали стены остролистом с красными ягодами, окуривали старинное помещение розмарином, пажи вешали на потолочные балки гирлянды плюща. Леди Гилфорд шла быстро, но и здесь успевала давать указания. Лишь выйдя в очередной узкий коридор и заметив солидного полноватого мужчину в темно-синем одеянии лекаря, несколько замедлила шаги. Приближаясь, она машинально постаралась припрятать за отворот чепца выбившуюся прядь. Взгляд её стал мягче, на тонких губах появилась нежная, почти заискивающая улыбка.

– Мистер Джонатан?

Он подошел стремительно, взял её руку в свои и почти по-отечески похлопал, словно не замечая невольного кокетства во взгляде важной матроны.

– Дело, Мег, гораздо хуже, чем я предполагал. Она стоит наверху башни и не желает выходить. Откуда у неё эта уверенность, что брат пришлет за ней непременно сегодня? Мег, голубушка, уж не ты ли подала ей эту идею?

– Сохрани Боже, Джонатан! Я не ведаю, отчего наша Мэри решила, что с неё снята опала, и её августейший брат непременно сообщит ей об этом к Рождеству. Святочный подарок от старшего брата, то бишь! Бедная девочка. Три года в изгнании! Она ведь так истосковалась, понимает, что король Хэл[1]поступает с ней несправедливо, но не хочет в это верить.

Теперь леди Гилфорд не кокетничала, она была взволнована и расстроена, и с охотой согласилась пойти к принцессе, лишь захватив в кладовой подбитый мехом плащ.

Узкая винтовая лестница в башне выстыла от холода. Пламя факела колебалось сквозняком, отбрасывая красноватые тени. Также холодно и уныло было в округлой, башенной комнате, где возле узкого, как бойница, окна с западной стороны стояла худенькая девичья фигура. У леди Гилфорд заныло сердце – такой одинокой и хрупкой показалась ей она. Лишь пышная, золотистого цвета, волна волос, ниспадающая по спине девушки из-под облегающей голову вязаной шапочки, была единственным теплым пятном в сером сумраке каменного покоя. Даже огонь в очаге потух, а от тяжелых серых стен так и веяло холодом.

Женщина накинула на плечи госпожи плащ.

– Мэри... моя высокочтимая леди... девочка моя. Так ведь можно совсем расхвораться, подхватить насморк. Что же тогда будет с нашим хорошеньким носиком?

Носик действительно был очаровательным. Маленький, изящно вылепленный кельтский нос Тюдоров. Леди Гилфорд видела нежную округлость щеки девушки, темный изгиб длинных ресниц. А когда сестра короля, принцесса Мэри Тюдор повернулась, стали видны её огромные темные глаза. Темными они казались в сумраке помещения. На самом деле они были серыми – не прозрачно-серыми, светлыми, а того темно-серого оттенка, какой бывает на камнях гранита, когда их освещает солнце, или в цвете крыла голубки, или в грозовом небе над северным морем.

– Что ты хочешь, Гилфорд? – тихо спросила девушка. – Оставь меня. Я не выйду отсюда, пока не увижу на дороге гонцов от короля.

Три года не было вестей. Три года она жила в изоляции, в глуши и безвестности. И это принцесса королевских кровей, дочь августейших Тюдоров, сестра самого прославленного в христианском мире короля Генриха VIII, невеста эрцгерцога Карла, которую и величать-то полагалось – её высочество принцесса Кастильская, как пышно титуловали её до того, как по указу брата сослали в Саффолк, в провинцию.