Книга Анна Ахматова. Листки из дневника. Проза. Письма - Анна Ахматова

Кто за полночь под окнами бродит, На кого беспощадно наводит Тусклый луч угловой фонарь, – Тот и видел, как стройная маска На обратном «Пути из Дамаска» Возвратилась домой не одна!

Уж на лестнице пахнет духами, И гусарский корнет со стихами И с бессмысленной смертью в груди Позвонит, если смелости хватит, – Он тебе, он своей «Травиате» Поклониться пришел. Гляди!

Ни в проклятых Мазурских болотах, Ни на синих Карпатских высотах… Он на твой порог Поперек… Да простит тебя Бог.

* * *

Это я – твоя старая совесть Разыскала сожженную повесть И на край подоконника В доме покойника Положила и на цыпочках ушла.

Послесловие

Все в порядке: лежит поэма И, как свойственно ей, молчит. Ну, а вдруг как вырвется тема, Кулаком в окно застучит? И на зов этот издалека Вдруг откликнется страшный звук – Клокотание, стон и клекот, И виденье скрещенных рук?..

26/27 декабря 1940 г.

Ночь

Часть вторая

Решка
(Intermezzo)

…Я воды Леты пью, Мне доктором запрещена унылость.

«Домик в Коломне»

В. Г. Гаршину

I

Мой редактор мной недоволен, Клялся мне, что занят и болен, Засекретил свой телефон: «Как же можно!.. три темы сразу. Дочитав последнюю фразу, Не поймешь, кто в кого влюблен,

II

Кто зачем и когда встречался, Кто погиб и кто жив остался, И кто автор и кто герой. И к чему нам сегодня эти Рассуждения о поэте И каких-то призраков рой?..»

III

Я сначала сдалась, но снова Выпадало за словом слово. Музыкальный ящик гремел. И над тем ребристым флаконом Языком кривым и зеленым Неизвестный мне яд горел.

IV

И во сне мне казалось, что это Я пишу для кого-то либретто; И отбоя от музыки нет. А ведь сон – это тоже вещица: «Soft embalmer»[89], Синяя птица Эльсинорских террас парапет.

V

И сама я была не рада, Этой адской арлекинады Издалека заслышав вой. Все надеялась я, что мимо Пронесется, как хлопья дыма, Сквозь таинственный сумрак хвои.

VI

Не отбиться от рухляди пестрой, – Это старый чудит Калиостро, За мою к нему нелюбовь. И мелькают летучие мыши, И бегут горбуны по крыше, И цыганочка лижет кровь.[90]

VII

Карнавальной полночью римской И не пахнет. Напев Херувимской За высоким окном дрожит. В дверь мою никто не стучится. Только зеркало зеркалу снится, Тишина тишину сторожит.

VIII

Но была для меня та тема, Как раздавленная хризантема На полу, когда гроб несут. Между «помнить» и «вспомнить», други, Расстояние, как от Луги До страны атласных баут.

IX

Бес попутал в укладке рыться… Ну, а все же может случиться, Что во всем виновата я. Я – тишайшая, я – простая, «Подорожник», «Белая Стая»… Оправдаться, но как, друзья!..

X

Так и знай – обвинят в плагиате… Разве я других виноватей? Впрочем, это в последний раз… Я согласна на неудачу

И смущенье свое не прячу Под укромный противогаз.

XI

Но сознаюсь, что применила Симпатические чернила, Что зеркальным письмом пишу, Что другой мне дороги нету, – Чудом я набрела на эту И расстаться с ней не спешу.

XII

Та столетняя чаровница[91] Вдруг очнулась и веселиться Захотела. Я не при чем. Кружевной роняет платочек, Томно жмурится из-за строчек И брюлловским манит плечом.

XIII

Я пила ее в капле каждой И, бесовскою черной жаждой Одержима, не знала, как Мне разделаться с бесноватой, Я грозила ей Звездной Палатой И гнала на родной чердак, –

XIV

В темноту под Манфредовы ели, И на берег, где мертвый Шелли, Прямо в небо глядя, лежал. И все жаворонки всего мира Разрывали бездну эфира, И факел Георг[92] держал.

XV

Но она твердила упрямо: Я не та английская дама И совсем не Клара Газуль. Вовсе нет у меня родословной, Кроме солнечной и баснословной, И привел меня сам Июль.

XVI