А твоей двусмысленной славе, Двадцать лет лежавшей в канаве, Я еще не так послужу. Мы с тобой еще попируем, И я царским моим поцелуем Злую полночь твою награжу.
3–5 января 1941 г.
Фонтанный Дом
Ленинград
Днем
Часть третья Эпилог
I suppose all sorts of dreadful
things will happen to us.
Hemingway [93]
Городу и другу
Так под кровлей Фонтанного Дома, Где вечерняя бродит истома С фонарем и связкой ключей, – Я аукалась с дальним эхом, Неуместным смущая смехом Непробудную сонь вещей. Где, свидетель всего на свете, На закате и на рассвете Смотрит в комнату старый клен, И, предвидя нашу разлуку, Мне иссохшую черную руку, Как за помощью тянет он. А земля под ногой горела, И такая звезда глядела В мой еще не брошенный дом, И ждала условного звука… ………………
Это где-то там, у Тобрука, Это где-то здесь – за углом… Ты мой грозный и мой последний, Светлый слушатель темных бредней, Упованье, прощенье, честь. Предо мной ты горишь, как пламя, Надо мной ты стоишь, как знамя, И целуешь меня, как лесть.
Положи мне руку на темя, – Пусть теперь остановится время На тобою данных часах. Нас несчастие не минует, И кукушка не закукует В опаленных наших лесах. ………………
А не ставший моей могилой Ты, гранитный, кромешный, милый, – Побледнел, помертвел, затих. Разлучение наше мнимо – Я с тобою неразлучима: Тень моя на стенах твоих, – Отраженье мое в каналах, – Звук шагов в эрмитажных залах И на гулких сводах мостов. И на старом Волковом Поле, Где могу я плакать на воле В чаще новых твоих крестов. Мне казалось, за мной ты гнался, Ты, что там погибать остался В блеске шпилей, в отблеске вод, Не дождался желанных вестниц – Над тобой лишь твоих прелестниц, Белых ноченек хоровод. А веселое слово «дома» Никому теперь незнакомо – Все в чужое глядят окно. Кто в Ташкенте, кто в Нью-Йорке, И изгнания воздух горький, Как отравленное вино. ………………
Все вы мной любоваться могли бы, Когда в брюхе летучей рыбы Я от злой погони спаслась, И над Ладогой и над лесом, Словно та, одержимая бесом, Как на Брокен ночной неслась… А за мною, тайной сверкая И назвавши себя «Седьмая», На неслыханный мчалась пир, Притворившись нотной тетрадкой, Знаменитая ленинградка Возвращалась в родной эфир.
1942
Ташкент (окончено 18 августа)
Окончательная редакция
Поэма без героя Триптих (1940–1965)
Deus conservat omnia.[94]
Девиз в гербе Фонтанного Дома
Вместо предисловия
Иных уж нет, а те далече…
Пушкин
Первый раз она пришла ко мне в Фонтанный Дом в ночь на 27 декабря 1940 г., прислав как вестника еще осенью один небольшой отрывок («Ты в Россию пришла ниоткуда…»).
Я не звала ее. Я даже не ждала ее в тот холодный и темный день моей последней ленинградской зимы.
Ее появлению предшествовало несколько мелких и незначительных фактов, которые я не решаюсь назвать событиями.
В ту ночь я написала два куска первой части («1913») и «Посвящение». В начале января я почти неожиданно для себя написала «Решку», а в Ташкенте (в два приема) – «Эпилог», ставший третьей частью поэмы, и сделала несколько существенных вставок в обе первые части.
Я посвящаю эту поэму памяти ее первых слушателей – моих друзей и сограждан, погибших в Ленинграде во время осады.
Их голоса я слышу и вспоминаю их, когда читаю поэму вслух, и этот тайный хор стал для меня навсегда оправданием этой вещи.
8 апреля 1943
Ташкент
До меня часто доходят слухи о превратных и нелепых толкованиях «Поэмы без героя». И кто-то даже советует мне сделать поэму более понятной.
Я воздержусь от этого.
Никаких третьих, седьмых и двадцать девятых смыслов поэма не содержит.
Ни изменять ее, ни объяснять я не буду.
«Еже писахъ – писахъ».
Ноябрь 1944
Ленинград
Посвящение 27 декабря 1940
Вс. К.
…………………. …а так как мне бумаги не хватило, Я на твоем пишу черновике. И вот чужое слово проступает И, как тогда снежинка на руке, Доверчиво и без упрека тает. И темные ресницы Антиноя 1 Вдруг поднялись – и там зеленый дым, И ветерком повеяло родным… Не море ли? Нет, это только хвоя Могильная, и в накипаньи пен Все ближе, ближе… Marche funèbre…[95] Шопен.
Ночь
Фонтанный Дом
Второе посвящение
О. С.
Ты ли, Путаница-Психея 2, Черно-белым веером вея, Наклоняешься надо мной, Хочешь мне сказать по секрету, Что уже миновала Лету И иною дышишь весной. Не диктуй мне, сама я слышу: Теплый ливень уперся в крышу, Щепоточек слышу в плюще. Кто-то маленький жить собрался, Зеленел, пушился, старался Завтра в новом блеснуть плаще. Сплю – она одна надо мною, – Ту, что люди зовут весною, Одиночеством я зову. Сплю – мне снится молодость наша, Та, ЕГО миновавшая чаша; Я ее тебе наяву, Если хочешь, отдам на память, Словно в глине чистое пламя Иль подснежник в могильном рву.
