Книга Тайны "Монастырского приюта" - Александр Трапезников

Пока он читал, вокруг становилось все тише, а голос его звенел все громче, и взгляды Александра Юрьевича и Анны не отрывались друг от друга, словно испивали невидимую посторонним чашу. Напиток любви и забвения.

– … Вдруг отразится в чистых лужах

Одним мгновеньем – целый век!

Быть может, так же – в свете лунном —

К нему причаливал ковчег?

Шла жизнь… – И потому не надо

Мнить средь вершин себя судьей…

Ночь, вниз швыряя звезды – нарды,

Играет собственной судьбой…

Александр Юрьевич закончил, перейдя в последних строчках на шепот, поскольку они предназначались лишь ей – одной, затем несмело улыбнулся, поклонился и молча пошел прочь.

3

Мало того, что в номере Сиверса были перевернуты все вещи, так еще на его кровати полулежала Оленька Дембович в джинсах, футболке и кроссовках, курила сигарету и сердито щурилась.

– Это все ты натворила? – спросил Александр Юрьевич, застыв на пороге.

– Я, милый, я, проходи в комнату, – ответила она, спустя ноги на пол.

– Зачем, позволь полюбопытствовать?

– Брось эти китайские церемонии, садись. Мы ведь сексом повязаны. Должна же я теперь знать, прячешь ты у себя это или нет?

– А если я попрошу тебя выйти вон?

Девушка легко поднялась, неуловимым движением заломила Александру Юрьевичу руку за спину и опрокинула его на кровать, прижав грудь коленом. Наклонила к нему голову.

– Ну, успокоился? Или поцеловать?

– Ладно, хватит. Пусти. Объясни – что я должен был у себя хранить?

Освободившись, Сивере потер заболевшее плечо. Ну и хватка у этой девчонки. Недаром Прозоров предупреждал, что Дембовичи поднаторели в спец-приемчиках. Впрочем, Стасу они не пригодились…

– Теперь это не имеет значения, – сказала Оленька. – Оно не у тебя. Думаю, ты здесь вообще ни при чем. Хотя Стас указывал в том числе и на тебя.

– Ничего не понимаю, – откровенно произнес Сивере. – Вы тут все с ума посходили! Врываешься в мой номер, что-то ищешь… Клиника какая-то, ей-богу!

– Это тоже «клиника»? – девушка потрясла перед носом Александра Юрьевича листом бумаги, который он аккуратно заполнял накануне, разделив его пополам. – Всем постояльцам ты дал любопытные характеристики, даже нам. Но подход слишком дилетантский. Хотя кое-что мне открылось впервые. Например, то, что труп Матвея Матвеевича ты обнаружил в своей комнате. Интересная картина вырисовывается в подземелье. Со свежей кровью. Что за медальон дала тебе Анна? Что за горбуна ты видел?

И многое другое. Но ответов у тебя все равно нет. Кроме одного слова: клиника.

– Чего ты от меня хочешь? – устало произнес Сивере. Он выхватил у нее листок бумаги. – Воровка.

– Я не воровка, я делаю свое дело, – сказала девушка. – Но после смерти Стаса мне стало в два раза труднее. Скорее всего, убьют и меня. Но это детали. Зато я знаю, что тобой манипулируют так же, как и другими. Ты – такая же мишень, как и все остальные. Не все, конечно, но многие. Но главное, оно – не у тебя. Или ты слишком хитро притворяешься. Тогда… мне придется с тобой поговорить иначе. Уничтожить.

Оленька произнесла свою тираду спокойно, буднично, словно, в конце концов, собиралась травить тараканов. И по всему было видно, что она не шутит.

– Кто ты? – спросил Сивере.

– Неважно. Тебе незачем знать. Мне нужен футляр. Где хранится это.

– Да что за «это»? – заорал Сивере, вскочив на ноги. – Сибирская язва, что ли? Лунный камень? Зуб мудрости?

– Не кричи, нас могут услышать. Единственное, что мне от тебя нужно, – помощь. Два пустяка.

– Два – это уже не единственное. Ладно, допустим, я соглашусь. Что именно?

– Первое, – и Оленька загнула его указательный палец, сделав ему больно. – Стас не успел стать любовником Анны Горенштейн. Ты должен сделать это за него. Смени глупое лицо на умное. Я доходчиво изъясняюсь?

– Ясно как в пургу. Только зачем?

– Это необходимо. А что касается меня, то не беспокойся, со мной ты можешь делать все, что захочешь и в любое время суток, в качестве бесплатного приложения.

– Это второй «пустяк»?

– Нет. Второе: мы сейчас пойдем к князю Романову, и ты задашь ему один вопрос. Какой – я скажу по дороге. А я уж прослежу за его реакцией. Ферштейн?

– Яволь, – кивнул Сивере, которого стала забавлять эта игра.

– Ну, ты чего задумался? – спросила Оленька, расценив его молчание по-своему. – Или хочешь попрактиковаться перед свиданием с Анной? – И она быстрым движением стянула с себя футболку.

– Оденься, – вздохнул Сивере. – Мы идем к князю. Дело на безделье менять нельзя.

4

Старый князь обнаружился там, где ему и положено было быть, – на открытой галерее верхнего яруса, в том же шезлонге, накрытый до подбородка верблюжьим одеялом. Как всегда, в неподвижном состоянии. Одинокий, как пальма в пустыне.

– Опять мертв, – пробормотал Александр Юрьевич. – На этот раз еще более натурально. Как не надоест.

– Ладно, буди, – прошептала Оленька. – И не забудь спросить. Только поболтай сначала, чтобы он расслабился.

Она облокотилась на балюстраду, словно созерцая окрестности, а Сивере с шумом опустился в соседний шезлонг. Князь приоткрыл один из своих желтых глаз.

– Опять вы! – вздохнул он. – Или снитесь?

– Нет. Как отдыхается?

– Без вас – лучше.

Сивере покосился на прислоненную к шезлонгу самшитовую трость. Набалдашник у нее был тяжелый, потертый, с вмятинами. Он мысленно примерил его к своей голове, точно шляпу. Подходит как раз. Вполне возможно, что именно князь его и огрел, когда он наткнулся на болтающиеся ноги Комамберовой.

– Князь? – спросил он, начиная прелюдию, прежде чем огорошить его вопросом. – Вы в некотором роде мой соперник. Мы оба ухаживаем за одной женщиной.

– Что-что? – надменно произнес Романов, слегка повернув голову.

– Я говорю: одному из нас надо уйти. Какого черта, в конце концов?

– Как-как? – князь сменил междометия, уже с интересом глядя на Сиверса.

– Сядь, да покак! – не удержался историк. Потом коротко добавил всего два слова: – Анна Горенштейн.

– А что с ней? – встревоженно спросил Романов.

– С ней ничего. С нами. В прежние времена подобные сюжеты разрешались определенным образом.

– Дуэль? – произнес князь. – Я согласен.

– Нет, погодите, – возразил Сивере. – Это мы всегда успеем. Но можно решить наш вопрос цивилизованно. Бросим жребий.