Книга Тайны "Монастырского приюта" - Александр Трапезников

– Мы не на конюшне, – фыркнул наследник престола. – Это для плебса. А вы пошли вон.

Оленька, словно напоминая, нетерпеливо топнула ножкой. Александр Юрьевич понял, что пора переходить к главному. Он протянул руку и потребовал:.

– Давайте мне тот чехол, который вы приготовили Анне.

Князь поглядел на него, едва не выронив верхнюю вставную челюсть. Нижнюю, впрочем, тоже.

– Тьфу… – поправился Сивере. – Чехол или футляр, что вы там должны ей передать? Она просила меня его забрать.

– Вы в своем уме? – прошипел князь Романов. – Если вы еще раз встанете у меня на дороге… Если подойдете ближе, чем на три метра… Учтите, вы живы до сих пор только потому, что того хочет Анна. В противном случае я давно прибил бы вас палкой. Нет, мы действительно будем стреляться. Я так решил. Завтра же. На рассвете. Если только вы не трус, а человек чести.

– Хорошо, – Сивере поднялся. – Я пришлю вам своих секундантов. Ждите.

И, насвистывая венский вальс, пошел прочь. За ним следом поспешила и Оленька. Спустившись на второй ярус, они набросились друг на друга с обвинениями.

– Видишь, в какое дурацкое положение ты меня поставила? Я теперь, что, вынужден стреляться с этим мастодонтом?

– Непременно. Нечего было молоть чушь! Надо было спрашивать в лоб.

– Лоб у него каменный. Тебе хоть помогла эта сценка?

– Отчасти. Теперь я почти знаю, кто выпадет из гнезда следующим.

– Надеюсь, не я.

– До тебя дойдет очередь в свое время. Кстати, выходит, что подлинная фамилия Терракотова – Прозоров? Ай, славно!

Глядя на удивленное лицо Сиверса, Оленька добавила:

– Никогда не пиши, мой милый, в личных записках того, что не предназначается для чужих глаз. Лучше вообще не изводи бумагу, если ты, конечно, не писатель. Да и тот ни один секрет не может удержать до конца романа, как правило. Кроме основного: что он и есть главный убийца своих героев. Адью!

5

В результате всего услышанного, увиденного и переваренного Александр Юрьевич после некоторых интеллигентских колебаний счел все же делом чести немедленно разыскать Прозорова. И во-первых, предупредить, что его инкогнито раскрыто; а во-вторых, отправить секундантом к выжившему из ума князю Романову. Хотя в глубине души Сивере считал вызов на дуэль смешным и глупым, но решил продолжить забаву ради благородного возрождения традиций.

Прозоров сидел в своей прокуренной насквозь келье, размышляя над магнитными шахматами.

– Хочешь сигару? – с ходу предложил он.

– Уволь! – отозвался Сивере, начиная свой доклад. Выслушав, Герман коротко констатировал:

– Дурак! – потом добавил: – Дважды дурак, потому что рассекретил меня и вызвался на эту тупую дуэль. А из чего вы будете стреляться? Из пальцев? Лучше плеваться. Кому попали в глаз, тот убит.

– Я думаю, ты что-нибудь сообразишь. Выбор оружия за мной. Ведь он меня вызвал, не я.

– Трижды дурак. Оставил бы эту головоломку ему. А вот насчет Оленьки дело плохо. Это очень серьезно. Кто же она, черт подери, такая? А о каком футляре шла речь?

– Я почему-то решил, что это – футляр от очков Матвея Матвеевича. Возможно, он что-то в нем прятал. За что и убили.

– Дурак в четвертой степени.

– Да хватит тебе ругаться! Вообще уйду.

– Ладно, не обижайся. Тут все так запутано, что даже мне не разобрать. Кури, поумнеешь!

На сей раз Сивере все же соблазнился предложенной сигарой.

– А что Оленька тебе предлагала взамен?

– Трахаться с ней от рассвета до заката и от захода до уката, – ответил Александр Юрьевич, умолчав о предложении в отношении Анны Горенштейн. Не хотелось путать компот с мухами.

– Стерва! – диагностировал Прозоров. – А ты знаешь, что Пастер, кажется, первым провел такой опыт: удалил у спаривающихся лягушек головной мозг. И что вышло? Они уже не реагировали ни на что, не пили, не ели, так и издохли в соитии. Вот почему все сумасшедшие так сексуально возбудимы. Поберегись.

– Ладно. У меня не выходит из головы одно: что может храниться в футляре? Почему Дембовичи шли по его следу? Может, это они и убили Матвея Матвеевича? Но в Комамберова-то стреляли другие, из монастыря. Дембовичи были вместе со мной, на экскурсии.

– А сообщников исключаешь? Мне, например, очень не нравится Багрянородский. А он, кстати, оставался здесь, в гостинице. Я вообще подозреваю, что это профессиональный киллер, просто очень искусно притворяется клоуном.

– Почему так думаешь?

– Руки. Руки выдают. Очень твердые. И глаз. Острый. Все видит. И все про всех знает. И заметь – у него тоже любовная связь с Оленькой. Якобы случайно.

– Верно, это она там хохотала у него в номере, когда я ошибся дверью.

– Надо бы тебе прощупать ее как следует. Понимаешь как?

– Сам же предупреждал меня насчет лягушек.

– Дело требует, – усмехнулся Прозоров. – Иначе они нас обоих завалят. Теперь-то им уже известно, что мы – старые приятели.

– Да что я вам всем – герой-любовник, что ли? – разозлился Сивере.

– Не ори, услышат.

В этот момент дверь распахнулась, очевидно, от удара ноги. На пороге стоял Макс, поигрывая автоматом.

– Собирайтесь! – угрюмо проворчал он. – Куруладзе требует.

Глава 6. Рукописи Комамберова

1

Комиссар Куруладзе собрал всех постояльцев гостиницы в библиотечном зале. Здесь были также хозяин «Монастырского приюта» со своими домочадцами, а также Вазген и Мушни. Лица у всех были очень встревоженные, никто не знал, что происходит, в воздухе стоял монотонный шум. Но понемногу собравшиеся затихли. Куруладзе поднял руку, выступил на середину зала.

– Чего вы такие смурные? – произнес он. – Успокойтесь. Дело близится к финалу. Я досконально изучил, что здесь произошло, и теперь с уверенностью могу утверждать, что разобрался в случившемся. А некоторые скептики уверяют, что есть такие преступления, которые не будут раскрыты никогда. Они ошибаются.

Куруладзе взял зубами трубку и победоносно обвел взглядом присутствующих. Он отлично умел держать театральную паузу, во время которой напряжение возросло еще больше. Затем продолжил:

– Так вот, я раскрыл это запутанное дело. Вернее, целую серию их, которые нельзя объединить в одно. Итак…

Вновь последовала минутная пауза.

– Итак, никаких преступлений не было!

Его заявление прозвучало, как разорвавшаяся если не бомба, то петарда. Все снова зашумели. Комиссар горделиво молчал, раскуривая трубку.