Книга Разоблачение Тисл Тейт - Кейтлин Детвейлер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А что, если ты не сможешь? – сказала Мэриголд.
– Не переживай, я найду какой-нибудь способ. Или… – В его глазах загорается надежда. – Я могу попробовать уйти с тобой через портал.
– А вдруг из-за твоего побега портал закроется, и тогда я лишусь последней надежды найти маму?
Колтон вздохнул.
– Хорошо. Тогда будем придерживаться нашего плана. По крайней мере пока.
Несколько минут Мэриголд ничего не говорила, а потом прошептала:
– Я не могу ждать здесь вечно. Я уже провела в потустороннем мире целую неделю. Пора домой.
К отцу. К Ионе. Потому что она думала о нем каждый день. Когда целовала Колтона, когда запускала пальцы ему в волосы.
– Если я не вернусь через день, возвращайся домой. Умоляй отца не переезжать. Я обещаю, что буду искать твою маму, где бы я ни оказался. А если не вернусь, приходи на это место через месяц. А потом еще через месяц. Пока мы не найдем друг друга и…
И Мэриголд поцеловала его. Она целовала Колтона, пока он не исчез, не оставив ей ничего, кроме тишины и разбитого на части сердца.
Я не удивлена, когда утром обнаруживаю на пороге Оливера. Он бешено колотит в дверь. Открывая ему, я уже морально готова ко всему. Я слишком утомлена, потому что проплакала всю ночь, я опустошена и не испытываю никаких эмоций. Происходящее неизбежно. «Я к нему готова», – говорю я себе.
Но, честно говоря, я совершенно не готова к тому, насколько разбитым выглядит Оливер. На слабом утреннем солнце его кожа смотрится почти прозрачной, а веснушки на контрасте – гораздо темнее. Обычно на его лице они выглядят просто идеально, каждая на своем будто бы заранее отведенном месте. Но сейчас они кажутся совсем неуместными. Все сейчас как-то неправильно: волосы убраны назад в спутанный пучок, из него выпадают пряди и лезут ему в глаза. Рыжие волосы, красные глаза, красные губы – все это на совершенно белом, пустом фоне.
– Ты все знаешь. – Я едва слышу свой собственный голос.
– Знаю.
В его голосе не слышно ни печали, ни злобы, ни боли. Так, наверное, звучит прямая линия, голая комната, пустая раковина.
– Мне жаль.
– Тебе жаль, – говорит он с каменным лицом. – Жаль.
Я делаю шаг назад, в прихожую, и рукой приглашаю его зайти в дом, в тепло. Но он не двигается. Я тоже остаюсь на месте.
– Я должна была рассказать тебе вчера. Или даже нет, еще раньше. Но я не могла никому этого рассказать. У меня… У меня были свои причины. Я думала, что уважительные. Я все это делала ради папы. Он был в депрессии, Оливер. Так и не смог смириться со смертью мамы. У нас заканчивались деньги. Он брался за разные не подходящие ему работы, ничего не получалось, рукописи отвергали, а эта книга была первой, которую такая участь не постигла. Он соврал агентам раньше, чем я дала свое согласие, но это… Это был первый раз за долгое время, когда я увидела его по-настоящему счастливым. Он снова полюбил жизнь. – Я останавливаюсь, стараясь вытряхнуть из головы грустные воспоминания. Стряхиваю с себя оправдания. – Но теперь ничто из этого не имеет смысла. Я наврала тебе, наврала абсолютно всем, и даже не надеюсь, что кто-то меня простит.
– Ты права. Простить я тебя не смогу. Не могу перестать думать о вчерашнем дне, о том, какой обалденной ты мне показалась. Сплошное вранье. А Эмма… Этот ее взгляд вчера вечером. Господи боже мой, это было ужасно.
Теперь его голос начинает наполняться страхом, гневом, разочарованием. Я рада, потому что он этого заслуживает. Заслуживает того, чтобы эти чувства получили выход. А я заслуживаю того, чтобы чувствовать себя самой низкой и грязной мерзавкой.
Кажется, что он вот-вот повернется и уйдет навсегда. Но что-то его останавливает.
– Кто-то еще знал? Кроме твоего отца.
Секунду я раздумываю. Но врать больше нет смысла.
– Лиам. Мой сосед.
– Конечно. Ему-то ты могла доверять. Не мне же.
– Так нечестно. Я знаю Лиама с четырех лет. Он обо мне вообще все знает.
– И ты его любила, да? Наверное, и до сих пор любишь.
– Это совсем другое. К тому же предал меня именно он, так что…
– Неважно. Все это не имеет значения. Я плевать хотел на то, кого ты любишь, кому ты рассказываешь свои самые потаенные тайны. Мне это все не нужно.
Я протягиваю к нему руку, но он отступает назад.
– Ты правда мне очень дорог, Оливер. Все, что я вчера почувствовала, существует на самом деле.
Он качает головой и отходит еще дальше назад.
– Я не уверен, что ты вообще знаешь, что такое реальность. Ты вся состоишь из лжи.
Потом он спускается по лестнице на тротуар и открывает дверь машины.
– Скажи Эмме!.. – начинаю я кричать, но потом понимаю, что не существует таких слов, которые она захотела бы услышать. Лучше всего ей вообще обо мне забыть. Но она теряет не только меня. Она теряет и Мэриголд тоже. Она больше никогда не сможет прочитать ни слова из ее любимых книг о мире и людях, которых так любила. Я разрушила ее единственное убежище.
Надеюсь, родители разрешат ей сегодня ругаться всеми возможными бранными словами в Солнечной системе.
* * *
Я захожу в свой аккаунт в твиттере. Набираю всего пять слов: «Это все правда. Мне жаль».
* * *
Если вчера был день самокопаний и возражений, сегодня настал черед наказания.
Пришло время посмотреть в лицо правде, увидеть все, что пишут обо мне поклонники в сети. Прочесть все электронные письма (хотя это, как я понимаю, скорее всего превратится в наказание, растянутое во времени, потому что у меня во «Входящих» уже более двух тысяч писем). Большинство, конечно, от пришедших в бешенство фанатов, но, кажется, полно и запросов от прессы. Всем хочется получить эксклюзивное интервью. Включая, как я успеваю заметить, просматривая темы сообщений, газету «Нью-Йорк таймс».
Знает даже «Нью-Йорк таймс». Все знают.
Я закрываю почту и набираю свое имя в поисковике, выбираю вкладку «новости», чтобы сразу исключить ссылки на свой веб-сайт, списки бестселлеров и всякие добрые и замечательные слова, которые люди годами обо мне говорили. Новости далеко не так добры и замечательны.
«Тисл Тейт, автор международных бестселлеров, обвиняется в мошенничестве».
«Тео и Тисл Тейт: заговор «Лимонадных небес»».
«Из глубины: разоблачение Тисл Тейт».
Более шести часов я провожу за письменным столом. Никак не могу остановиться. Это все равно что глазеть на аварию, в которой сама пострадала: вот я вся в крови, вся переломанная, но каким-то образом смотрю на свое тело со стороны и не могу отвести взгляда, какой бы страшной ни была картина.
