Книга Волкодавы СМЕРШа. Тихая война - Олег Таругин

А если не было никакой группы? Если он изначально шел ОДИН? Если предположить подобное, то многое может измениться, очень многое. Кем может быть одиночка, заброшенный в советский тыл с неким секретным заданием? Отбросим самые невероятные варианты, и что останется? Правильно, связной! СВЯЗНОЙ, мать его за ногу! А кто есть связной или, допустим, какой-нибудь координатор действий вражеской РДГ? Да тот, кто СЛИШКОМ МНОГО ЗНАЕТ, чтобы попасть в разработку советской контрразведки! Шифры, радиочастоты для связи, кодовые слова на случай провала, пароли и явки агентурной сети в недавно освобожденных городах и все такое прочее. При угрозе попадания в плен он просто обязан был убить себя, но, скорее всего, просто не успел. Все ж таки избу они взяли быстро, да и спали все. А после рядом постоянно находился кто-то из бойцов. Хорошо, допустим как наиболее вероятный вариант. Осознав, что покончить с собой не удастся, он и разыграл спектакль с несуществующей шелковкой, чтобы или быть застреленным при побеге (что вряд ли), или… вырваться?

Гулькин остановился, внимательно оглядевшись. Нет, показалось, все тихо. Все тот же застывший в зимнем безмолвии лес, все тот же нетронутый снег под ногами, все тот же негромкий треск скованных морозом древесных стволов. Можно двигаться дальше. И размышлять, не забывая контролировать окружающую обстановку…

Итак, никаким дурацким побег не был, он собирался именно что вырваться. Живым, что характерно. Поскольку для того, чтобы героически погибнуть, достаточно было пальнуть в преследователей из-за ближайшего плетня. А затем тупо подставиться под ответный огонь. Но он этого делать не стал, весьма целенаправленно прорываясь к лесу. И стрелял по ним с Карпышевым весьма даже прицельно – прошедшие впритирку пули Сашка не забыл, как и те, что воткнулись в снег практически перед самым лицом. Но зачем ему лес?

Именно последний вопрос мучил Александра больше всего. Вначале он предполагал, что в одном ватнике в лесу не выжить, но сейчас начал в этом сомневаться. Стеганый ватник, такие же штаны, валенки – не столь уж и критично, а? Еще и ушанку успел в сенцах прихватить, когда драпал. Если постоянно двигаться, шансы, пожалуй что, имеются. Особенно если человек тренированный, к морозам привычный. А на рассвете… а что, собственно, на рассвете? Оттепель внезапно грянет? Как в той детской сказке про бедную падчерицу и подснежники? Костер разведет (кстати, вполне так себе вариант, зажигалка у него наверняка имелась)? Или…

От внезапно пришедшей в голову догадки Гулькин едва не сбился с шага. Оттепель, значит, костер? Подснежники?! Да ни хрена подобного! Со своей группой он, сука, надеялся встретиться, вот что! Причем где-то здесь, именно в этих местах! И, если он не ошибается, то и предупреждение товарища «Старшего» насчет дикого зверья очень даже к месту приходится! Сложилась картинка, мать ее, сложилась! Может, пока не во всех мелочах, но в целом – точно! Где-то здесь его группа, и точка встречи тоже где-то рядом. Потому и шел с ополченцами, что направление совпадало, да и безопаснее вместе. И сейчас тише воды ниже травы себя ведет, старательно делая вид, что страдает из-за полученного ранения, тоже именно поэтому – надеется, что на его дружков напоремся. Или они нам засаду устроят. Впрочем, последнее вряд ли, сообщение он им никак послать не мог. Вот только хрен в зубы, просчитал я тебя! Нужно парням сигнал подать да остановиться. Пока лошадка отдохнет, он этого гада окончательно и дожмет…

* * *

Подав товарищам знак приблизиться, Александр в нескольких словах обрисовал им ситуацию. Кивнул Максимову на рацию:

– Серега, давай-ка связь. Передавай клером, как в прошлый раз: «Нахожусь границе оговоренного прошлом сообщении квадрата. Появились основания полагать, что прибившийся родственник – связной вражеской разведгруппы, имеет сведения особой важности. Предполагаю попытку отбить по дороге. Прошу помощи блокировании квадрата. Продолжаю движение прежнем направлении». Запомнил?

– Обижаешь… – Максимов занялся радиостанцией. – Пять минут, командир. Что-то еще?

– Оставайся на связи, возможно, будет еще информация. Постараюсь поскорее. Мужики, всем максимальное внимание. Если что, держим круговую оборону, ополченцы помогут. Витька, пробегись по округе, погляди, что да как, только тихонечко. Все, работаем. Я быстро.

Остановившись возле розвальней, Гулькин несколько секунд смотрел на вражеского агента, старательно делавшего вид, будто задремал.

Первым, как и планировал Александр, не выдержал Залесский:

– Ну чего тебе еще, гражданин чекист? Не видишь, плохо мне. Рана болит, и жар, похоже, начался, трясет всего. Чего нужно?

– Два вопроса – два ответа, – пожал плечами Сашка. – В связи с открывшимися обстоятельствами. Отвечаешь – спи дальше. Или делай вид, будто спишь, как вон сейчас. Нет – поговорим по-другому.

– А вот пугать меня не нужно, – окрысился тот. – Пуганый. Ничего ты мне не сделаешь, поскольку уже наверняка своим командирам сообщил, какого ценного пленного прихватил. Они, небось, от радости аж слюну пустили. Так что дождись, пока до места доберемся, там и спрашивай.

– Вопрос первый, – как ни в чем не бывало продолжил Гулькин. – Сколько человек в группе, на встречу с которой ты шел? Вопрос второй – где точка встречи? Все. Остальное пока не важно, можно и обождать, тут ты кругом прав, не спорю.

– Пошел ты… – делано равнодушно протянул тот, отворачиваясь. Но внимательно наблюдавший за мимикой Александр заметил, как дернулось его лицо. Значит, все верно он просчитал, нет никакой ошибки. В самую точку попал!

– Я-то пойду, а вот ты? Банальностей насчет чистосердечного признания даже произносить не стану, не тот ты человек. Да и не раскаешься, поскольку идейный. Потому скажу другое: ты ведь профессионал, так? Вот и веди себя как профессионал до конца. Умей проигрывать. И не вертись, все равно никуда не денешься, ручки-ножки мы тебе надежно скрутили. А начнет рана кровить, повязку прямо на морозе менять придется, то еще удовольствие. Вопросы повторить?

Прекратив ерзать, Залесский жестко взглянул Александру в глаза:

– Вот это ты верно подметил, краснопузый, браво! Да, я и на самом деле профессионал. Именно поэтому ничего ты от меня не услышишь, хочешь – режь, все равно буду молчать.

– Ну и дурак, – пожал плечами осназовец. – Только себе хуже делаешь. Ладно, не хочешь по-хорошему…

Гулькин не договорил, заметив подаваемые вернувшимся Карпышевым тревожные сигналы. Похоже, Витька что-то обнаружил, просто так он панику разводить не стал бы.

Мгновенно подобравшись, кивнул Паршину:

– Костя, на месте. Пленного беречь как зеницу ока, отвечаешь головой. В крайнем случае – уничтожить. Но только в самом крайнем! Документы – тоже. Карпович, Родимов, Лапченко, слушай боевой приказ! Оружие к бою, занять оборону, – взглянув на бестолково затоптавшихся ополченцев, торопливо сдергивавших с плеч винтовочные ремни, мысленно тяжело вздохнул. – Ты – сюда, видишь выворотень под снегом, метрах в пятнадцати? За ним укройся, твой сектор вон там. Вы двое – туда, один справа, где дерево раздвоенное, второй левее, дистанция двадцать метров. Держите фланг. Без приказа огня не открывать, при стрельбе не частить, патронов у вас – слезы одни. Попадать, в принципе, не обязательно, просто заставьте противника залечь, прижмите к земле и держите. Ясно?