Книга Хорошие жены - Луиза Мэй Олкотт

По этой аллее шел в рождественский день высокий молодой человек с заложенными за спину руками и довольно рассеянным выражением лица. Он выглядел как итальянец, был одет как англичанин и имел независимый вид американца – сочетание, заставившее немало пар женских глаз проводить его благосклонным взглядом и немало щеголей в черных бархатных костюмах с розовыми галстуками, желтыми кожаными перчатками и апельсиновыми цветами в петлицах пожать плечами, а затем втайне позавидовать его росту. Вокруг было множество прелестных лиц, вызывавших восхищение, но молодой человек обращал на них мало внимания, лишь изредка бросая взгляд на какую-нибудь юную блондинку или леди в голубом. Вскоре он дошел до конца аллеи и на мгновение задержался на перекрестке, словно был в нерешительности – пойти ли послушать оркестр в публичном саду или пройтись вдоль берега к Замковому холму[93]. Быстрый топот резвых пони заставил его поднять глаза – вдоль по улице стремительно мчался один из прелестных маленьких экипажей, в котором сидела одинокая леди – молодая блондинка в голубом. Молодой человек внимательно посмотрел на нее, затем лицо его оживилось и, размахивая шляпой, точно мальчик, он бросился к ней.

– О, Лори, неужели ты? Я уж думала, ты никогда не приедешь! – воскликнула Эми, бросив вожжи и протянув ему обе руки, к великому возмущению какой-то французской мамаши, которая заставила свою дочь ускорить шаги, чтобы на нее не оказал дурного влияния вид свободных манер этих «сумасшедших англичан».

– Была задержка в пути; но я обещал провести с тобой Рождество – и вот я здесь.

– Как здоровье твоего дедушки? Когда ты приехал? Где остановился?

– Очень хорошо… Вчера вечером… В «Шовэне». Я заходил в вашу гостиницу, но мне сказали, что вы вышли.

– Мне так много нужно тебе сказать, не знаю даже, с чего начать! Садись, и мы сможем поговорить свободно. Я собираюсь прокатиться и очень хочу иметь спутника. Фло не поехала – готовится к вечеру.

– Что же будет? Бал?

– Большой рождественский бал в нашей гостинице. Там много американцев, и они хотят отпраздновать Рождество. Ты ведь пойдешь с нами? Тетя будет в восторге.

– Спасибо. А куда сейчас? – спросил Лори, откинувшись на спинку сиденья и сложив руки, что вполне устраивало Эми, которая предпочитала править сама – ее очаровательный кнутик и голубые вожжи, протянувшиеся над спинами белых пони, доставляли ей бесконечную радость.

– Сначала за письмами, а затем на Замковый холм; там такой прелестный вид, и я очень люблю кормить павлинов. Ты бывал там?

– Часто, много лет назад, но не против взглянуть и сейчас.

– Теперь расскажи мне все о себе. Последние вести о тебе были от твоего дедушки: он писал, что ждет тебя из Берлина.

– Да, я провел там месяц, а затем присоединился к нему в Париже, где он обосновался на зиму. У него там друзья и много развлечений, так что я то приезжаю к нему, то уезжаю, и все у нас идет отлично.

– Дружеский уговор, – заметила Эми, которой чего-то не хватало в манерах Лори, хотя она не могла сказать, чего именно.

– Понимаешь, он терпеть не может путешествовать, а я терпеть не могу сидеть на одном месте, так что каждый из нас поступает в соответствии со своими желаниями – и никаких хлопот. Я часто бываю с ним, он радуется моим приключениям, а мне приятно, что кто-то рад меня видеть, когда я возвращаюсь из моих странствий… Грязная старая дыра, правда? – добавил он с отвращением, когда они ехали по бульвару в старой части города к площади Наполеона.

– Грязь живописна, так что я не против. Река и горы восхитительны, а эти мелькающие с обеих сторон узкие извилистые улочки вызывают восторг. Нам придется подождать, пока пройдет эта процессия. Они идут в церковь Святого Иоанна.

В то время как Лори равнодушно наблюдал за процессией, состоявшей из священников под балдахинами, монахинь в белых покрывалах, несущих горящие свечи, и монахов в голубом, поющих на ходу, Эми наблюдала за ним и чувствовала, как какая-то незнакомая робость овладевает ею. Он изменился, и она не могла увидеть в этом угрюмом мужчине, сидевшем рядом с ней, того милого мальчика с веселым лицом, которого покинула дома. Она подумала, что он стал еще красивее и даже гораздо интереснее, но теперь, когда первый порыв радости при встрече с ней прошел, он выглядел утомленным и апатичным – не больным, не явно несчастным, но казался как-то старше и серьезнее, чем могли сделать его год или два благополучной жизни. Она не могла этого понять, но не решилась задать какие-либо вопросы, а лишь покачала головой и тронула с места своих пони, когда процессия свернула под арки моста Пальони и исчезла в церкви.

– Que pensez-vous?[94] – спросила она, демонстрируя свой французский, который улучшился количественно, если не качественно, с тех пор как она приехала в Европу.

– Эта мадемуазель не теряла времени даром, и результат очарователен, – галантно ответил Лори, поклонившись с восхищенным видом и положа руку на сердце.

Она покраснела от удовольствия, но почему-то комплимент не удовлетворил ее так, как удовлетворяли те грубоватые похвалы, которые она прежде слышала от него дома, когда в праздник он, обойдя ее со всех сторон, говорил, что она выглядит «вполне отлично», и с сердечной улыбкой одобрительно гладил по голове. Ей не нравился его новый тон, так как хоть в нем и не было пресыщенности, он оставался равнодушным, несмотря на восхищенный взгляд.

«Если он так будет меняться с возрастом, то уж лучше бы всегда оставался мальчиком», – подумала она со странным ощущением разочарования и неловкости, пытаясь тем временем казаться непринужденной и веселой.

В Авигдоре она получила драгоценные письма из дома и, отдав вожжи Лори, читала с наслаждением, пока они ехали по тенистой дороге, вьющейся между живыми изгородями, в которых цвели чайные розы, такие же свежие, как в июне.

– Бесс очень плоха, мама пишет. Я часто думаю, что мне следовало бы вернуться домой, но все они говорят «оставайся». И я остаюсь, ведь мне никогда больше не представится такая возможность, как сейчас, – сказала Эми, печально глядя на одну из страниц письма.

– Я думаю, ты поступаешь правильно. Ты не смогла бы ничем помочь дома, а для них большое утешение знать, что ты здорова и счастлива и так хорошо проводишь время, моя дорогая.

Он придвинулся чуть ближе, говоря это, и стал больше похож на прежнего Лори; и страх, закрадывавшийся порой в душу Эми, отступил, ибо взгляд, движение, братское «моя дорогая» уверили ее, что, если придет горе, она не будет одна с этим горем в чужой земле.

Вскоре она засмеялась и показала ему маленький рисунок Джо – она сама в ее «писательском костюме» с грозно торчащим на шапочке бантиком и исходящими изо рта словами: «Гений кипит!» Лори улыбнулся, взял листок, положил в карман жилета – чтобы «не унесло ветром» – и с интересом прослушал веселое письмо, которое прочитала ему Эми.