Книга Большая армянская свадьба - Эмилия Прыткина

– Не спорь с ней, – пришла на помощь племяннице Офелия. – Возьми вещи, которые ты хочешь надеть, и сложи их в пакет.

– Угу, – ответила Арусяк.

В это время около подъезда, переминаясь с ноги на ногу, стоял взмокший Вачаган и поглядывал на окно восьмого этажа, откуда периодически высовывалась маленькая старушечья голова и кричала:

– Сейчас выйдет, сейчас!

Собрав внучку, бабушка всплеснула руками и, довольная результатом, посадила в лифт и перекрестила на дорогу. Складывалось впечатление, что от цвета платья Арусяк зависит будущее всей Армении.

– Поехали, – подмигнула Офелия, которая вышла из дома под предлогом похода в магазин и вместо первого этажа нажала кнопку девятого. – Сейчас на крыше переоденешься и пойдешь. На обратном пути снова переоденешься в платье.

Арусяк облегченно вздохнула. На крыше она быстренько втиснулась в последние оставшиеся джинсы, заметив, что с момента приезда изрядно поправилась, кое-как застегнула молнию, засунула в пакет злополучное платье и спрятала его за выступ на крыше, после чего расцеловала тетку и с улыбкой вышла из подъезда, у которого стоял Вачаган с букетом гвоздик.

С минуту жених топтался на месте, а потом предложил Арусяк поехать в город и погулять в каком-нибудь парке. Арусяк, не горевшая особым желанием общаться с Вачаганом, отрицательно покачала головой и сказала, что знает озеро, на берегу которого можно неплохо посидеть и поговорить. Вачаган обрадовался этому предложению, поскольку в последнее время откладывал деньги на поездку к любимой Катеньке и не хотел выгуливать Арусяк, которая наверняка захочет и в кафе посидеть, и на американских горках покататься, и мороженого поесть.

Молодые люди неторопливо пошли к озеру. Вачаган молчал, думая о том, как же ему поступить с Арусяк. Молчала и Арусяк: с тех пор как она обнаружила свой паспорт зашитым в матрас, она искала способ незаметно выкрасть его и улететь в Харьков. Пройдя полпути, Вачаган спросил Арусяк, как она относится к медицине.

– Я тебе уже говорила, что я крови боюсь, – флегматично ответила Арусяк.

– Ну да, ну да, – замялся Вачаган.

– А еще я кошек люблю, – сказала Арусяк.

– Ага, точно, – поддакнул Вачаган.

Остаток пути молодые прошли молча. Любуясь на свое отражение в мутной воде, Вачаган думал о том, что зря напялил костюм в такую жару. Арусяк сидела рядом и что-то чертила палочкой на песке. Сердце Вачагана улетело вместе с Катенькой в Воронеж, но здравый ум, трезвая память и совесть все-таки остались при нем. Последняя терзала Вачагана с того дня, как он переступил порог дома семьи Мурадян и увидел красивую умную Арусяк, так не похожую на других армянских девушек.

«Может, напугать ее?» – подумал Вачаган и стал рассказывать Арусяк о страшных патологиях, которые он видел в мединституте. Он поведал ей о двухголовых младенцах в формалине, о человеке с тремя ушами, о гигантской крысе-убийце, которая загрызала телят, и даже о старушке, в голове которой обнаружили зубы ее недоразвитого близнеца.

– Представляешь, к старости зубы так выросли, что выгрызли ей весь мозг.

Крыса и старушка были плодом воображения Вачагана, потому что он хотел напугать девушку. Но бесстрашная Арусяк сидела как ни в чем не бывало и внимательно слушала Вачагана, пытаясь понять одно: он идиот или прикидывается, и если да, то почему?

Когда же Вачаган стал радостно рассказывать о том, как он удалял аппендицит без наркоза одному сектанту, Арусяк, решившая, что следующим шагом будет рассказ о каннибализме хирурга Вачагана, не выдержала и вздохнула:

– Хватит уже, пойдем домой.

– Пойдем, – вздохнул Вачаган, встал на ноги и потянулся.

– Кря-кря-кря, – раздался знакомый голос возле камышей.

– Уточки, – улыбнулся Вачаган.

– Тс-с-с… – Арусяк прижала палец к губам и прислушалась.

– Кря-кря-кря, – ответил другой голос, более звонкий и высокий.

– Много их тут, – прошептал Вачаган.

– У них тут гнездо, – ответила Арусяк и тихонько стала пробираться сквозь камыши. Отойдя на приличное расстояние, она заметила знакомый силуэт Араика и тонкую женскую фигуру, принадлежащую явно не жене Араика. Двое сплелись в объятиях и исчезли в камышах.

– Так это не уточки, – хмыкнул Вачаган.

– Не уточки, а тебе-то что? – недовольно буркнула Арусяк. – Жалко, что ли?

– Да нет, не жалко. Хотя когда влюбленные не могут быть вместе, это всегда плохо. – Вачаган задумчиво посмотрел на гладь озера и медленно побрел в сторону лестницы, ведущей вверх.

Арусяк подозрительно посмотрела на Вачагана, пытаясь понять, что он имел в виду.

– А мне вот обидно, когда почти незнакомых людей пытаются поженить, – ответила осмелевшая Арусяк, – а потом удивляются, что мужья бегают по всяким уточкам.

После таких слов Вачаган уже не мог сдерживать эмоций. Решив, что скорее сгорит в аду или примет смерть от кинжала сурового Погоса Мурадяна, чем будет продолжать обманывать такую хорошую девушку, он пал перед Арусяк на колени и стал упрашивать ее не выходить замуж за человека, чье сердце и душа уже давно принадлежат другой женщине – прекрасной Катеньке Светловой, подающему надежды хирургу. Арусяк, услышав такие речи, разрыдалась от счастья, поскольку сама не могла найти нужных слов, чтобы объяснить Вачагану, что еще не встретила того единственного и любимого, с которым она готова разделить свою жизнь. Увидев слезы на глазах Арусяк и решив, что его признание нанесло ей тяжелую душевную травму, Вачаган сам чуть не разрыдался, назвал себя беспутным и черствым мужланом и стал умолять о прощении. Наплакавшись вдоволь, Арусяк стала утешать Вачагана, пытаясь объяснить ему, что плачет от счастья, а не от великой скорби о несостоявшемся замужестве. Вачаган встал с колен, отряхнул брюки и сказал, что с первого взгляда почувствовал, что Арусяк – девушка особенная.

– Родителям об этом говорить нельзя, – покачала головой Арусяк.

– Нельзя, – согласился Вачаган.

– Значит, будем делать вид, что у нас все хорошо. Через месяц ты укатишь к своей невесте, а я, надеюсь, в Харьков. Не может же папин ресторан стоять закрытым до скончания века.

– Как скажешь, Арусяк-джан, как скажешь, – закивал головой Вачаган.

Домой они возвращались, держась за руки и напевая веселую армянскую песню. Перед подъездом Вачаган не выдержал и в порыве чувств прижал Арусяк к груди:

– Ты мне теперь как сестра!

– Ладно-ладно, только не забывай мне звонить и время от времени гулять со мной, а то заподозрят неладное.

– Буду звонить, завтра же позвоню, покажу тебе город, – пообещал Вачаган.

– Нет, не стоит, завтра я хочу с Офиком на вернисаж съездить.

– Как скажешь, Арусяк-джан, как скажешь, – затараторил Вачаган, не в силах поверить собственному счастью, и чуть не прослезился. Зато прослезился Петр, наблюдавший за дочерью из окна своей комнаты и увидевший, как они с Вачаганом обнимаются.