Книга Исповедь мачехи - Екатерина Сиванова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хорошо… Спасибо. Хоть подарки заберете, а то вон так и лежат на заднем сиденье…
– Целую тебя, пока.
– Пока…
На обратной дороге домой мы остановились недалеко от места аварии. Ничего серьезного. Ерунда. Но неприятная и досадная, оттого что подобное случалось с Колей довольно часто. Я не стала выходить из машины. К молодежи, на другую сторону шоссе, ходил Андрей. Он принес цветы для нас с Машей и сувениры.
Дома перед сном Андрей сказал мне:
– Мне больно это признавать, но Алевтина – вылитая мать. Она так же никого не любит. Только себя.
Я не стала ничего отвечать мужу. Просто не могла. Больше всего на свете мне хотелось уснуть вечером, проснуться утром и понять, что все происходящее – сон. Позвонить моей замечательной, доброй, веселой, милой Альке, рассказать про весь этот бред и посмеяться…
Ночью я не спала. В моей голове стучал молоточек. Сначала один, потом два, потом три, потом просто оркестр из молоточков… Из стука, который пронзал всю меня насквозь, складывались слова. Эти слова оформились в мысли о том, что все от начала до конца я себе придумала, все – иллюзия, Алевтина всегда была такой, какая есть сейчас, она стойко пыталась понравиться мне, пыталась стать похожей на меня, потому что очень любила отца, и у нее, бедного ребенка, не нашлось другого выхода… Но попытка не получилась. Девочка сломалась, выбрала другой путь развития: там тепло, сухо и пусть тускло, зато спокойно.
Я не хотела, не могла смириться с такой Алей. Я заглушала мысли-молоточки как могла, выискивала в памяти самые добрые, светлые дни, когда дочь проявляла себя как великодушный, любящий человек…
Сначала у меня получалось, но кое-как, еле-еле, а потом и вовсе воспоминания стали серыми и безрадостными. Молоточки превратились в отбойные молотки. Это была примитивная мысль, но она вдавливала меня в землю: «Эгоистка… Моя дочь – обычная эгоистка…» Это становилось невыносимым. Я не могла себе в этом признаться. Ведь мы живем у нее на глазах совсем по-другому… Она должна была впитать подобное отношение к людям… с молоком матери… с молоком матери?! Да-да, с молоком матери… МА-ТЕ-РИ… А я? Кто я такая для этого человека? Что я могла ей предложить, кроме теплого молока в чашке?.. Нет у меня с ней этой связи – молочной, кровной… Нет…
В голове шумело так неистово, что я понимала: еще чуть-чуть, и кувалды разобьют наковальню…
На пределе сил я заставила себя встать, измерить давление… Все ясно. Бред человека, измученного гипертонией… Таблетки, чай, лицо в холодную воду… Хорошо, когда знаешь, чем можно привести себя в чувство, как заставить замолчать мысли-молоточки. Я приходила в норму. Наковальня была укутана в плотную ткань и для надежности снизу обвязана веревкой.
Да, не хватало воздуха для полного вздоха. Но кто, как не я, знает, что и это пройдет. Просто нужно время. Все хорошо. Это сложный период. Але просто надо разобраться в себе, в своих отношениях с мужем. Попросит помочь – помогу. Обязательно помогу. Только пусть все-все будет у нее хорошо…
Я смотрела в окно на ночную Москву, на тающий серый снег и заставляла себя верить в лучшее, доброе, светлое… Как тот Мюнхгаузен, тянула себя за волосы из болота.
И получилось! Сразу же меня пронзила мысль о том, что нельзя держать на улице разбитую машину Коленьки: ее на запчасти растащат.
Уже в половине седьмого утра я договорилась с Андреем, что зять сможет загнать машину в наш гараж и держать там до тех пор, пока не договорится о ремонте. Позвонила Але.
– Привет! Как вы? Как Коля?
– Привет! Спасибо, все нормально. Я на работу собираюсь, он спит.
– Аль, мы тут с папой подумали, что вам надо машину загнать от греха подальше в наш гараж, растащат ведь на детали. Жалко.
– Ой, правда… А я и не подумала. Спасибо.
– Я буду до половины одиннадцатого дома с Иваном, пусть Коля заедет, возьмет у меня ключи от гаража.
– Он с утра работает…
– Но сейчас-то он спит! Пусть проснется и приедет.
– Но он не успеет позавтракать…
– Аль!
– Ну ладно-ладно, заедет…
К приезду зятя я приготовила ему завтрак «с собой»: не ходить же человеку голодным…
– Здравствуйте! – когда Коля зашел в нашу квартиру, все мои неприятные эмоции относительно него бесследно исчезли.
– Привет! – я поцеловала зятя. – Спасибо тебе большущее за подарки и цветы, я так тронута… И Маша очень довольна. Спасибо.
– Да не за что…
– Вот ключи, а вот завтрак. Аля сказала, ты не успеешь позавтракать дома… Я положила тебе бутерброды и йогурт. Алька говорила, что ты любишь на завтрак йогурт…
– Да вроде успел…
– Но все равно возьми, пожалуйста… Коль! Ты не расстраивайся из-за машины, дело-то житейское…
– Ага… – и, уже спускаясь по лестнице: – Спасибо.
Я закрыла дверь. Пришла на кухню. Села. Взяла в руки чашку с кофе. Не стала пить. Поставила на стол.
Мне до слез было жалко Колю. По-хорошему, без издевок… И хотелось ему помочь. Передо мной только что стоял пусть чужой, но ребенок. Именно ребенок. Да, он бреется и стал мужем. Но глаза у него, растерянность сейчас были абсолютно детские.
Аля приехала к нам, в свой Дом, чтобы отдать нам – своим родителям – часть боли, разочарования, чтобы сделать глоток воздуха, набраться сил и строить свою жизнь дальше.
Очевидно же, что Николай не может не чувствовать: дома у них не все ладно. И он по-своему переживает происходящее. Но я была уверена, что он не ездит к своей маме, чтобы пожаловаться. Просто потому, что мужчина. У мужчин как-то все по-другому в голове и душе устроено… Коле бы сейчас отца рядом. А отца у него нет… Бедный ребенок!
Я решительно набрала телефон Алевтины:
– Привет! Все нормально, Коля заезжал, ключи забрал.
– Да, он мне звонил. Спасибо.
– Аль, я на Николая посмотрела, на нем прямо лица нет.
– Странно, когда я уходила на работу, лицо было на месте. И даже голос нашелся, чтобы наорать на меня за то, что я его рано разбудила…
– Он тебе сказал, что я завтрак ему с собой дала?
– Какой завтрак?
– Ну, собрала бутерброды, йогурт.
– Нет, ничего не сказал… Давай ты еще его завтраками начни кормить! Ему худеть надо…
– Аль, ты бы пожалела его.
– А меня кто будет жалеть?!.
– Я…
– Отлично наш Коленька устроился…
– Аль, ты меня слышишь?
– Слышу…
– Ответь мне, пожалуйста, однозначно: да или нет. Ты его любишь?
– Не знаю… Кать, не знаю я ничего. Не представляешь, как он меня раздражает…
