Книга Новые байки со "скорой", или Козлы и хроники - Михаил Дайнека

— Нет, не жидовская морда, нет, — на ходу гнусавил вислоносый Айзенштадт, — не еврей я, нет, я не еврей, — отрывисто загундосил он, опасливо держась на шаг от Генки.

— Как же это — не еврей? Вот те раз, ты — и не еврей! Ну а кто ж ты есть такой по национальности? Онанист ты, да, онанист? — от души развеселился Генка.

— Да, да… нет, не онанист я, ну, я не онанист, — заменжевался Айзенштадт, держа руки на причинном месте.

— Не онанист, нет? Ну тогда ты мудозвон, — уверенно заключил Генка, но и с этим утверждением Айзенштадт не согласился. — А курить-то ты хочешь, мудила ты грешный? — Генка показал ему надломленную сигарету.

— Курить хочу, да, курить хочу, хочу, хочу, — принялся канючить Айзенштадт.

— Надо же — не еврей, не онанист, а курить хочешь, — комично подивился Генка. — Нет, так не получится, нет, — разочарованно покачал он головой, — увы, пролетаешь ты, дрочила недоделанный. Я сегодня сигареты только евреям раздаю. Вот станешь евреем — будет тебе курево.

Айзенштадт сигарету клянчил отчаянно, но еврейства своего не признавал.

— Опять ты дурью маешься, Генка, — задержалась возле них милая сестричка Леночка, — и не лень тебе над ним измываться? — укоризненно заметила она.

— Так было б чем другим заняться, Леночка, — резонно возразил ей Генка. — Я вот чайку хочу запоганить, да ты, заноза, на кухню не пускаешь, — отозвался он столь же укоризненно.

— А больше ты ничего не хочешь? — не без кокетства огрызнулась Леночка.

— А ты как думаешь? — задорно подмигнул ей симпатичный Генка, а Леночка в ответ скорчила забавную рожицу и мило показала язычок. — Ай-ай-ай! Ну и кто ты после этого? — артистично возмутился Генка. — А вот мы сейчас у Айзенштадта спросим, кто же ты такая есть на самом деле. Азик, ну-ка, говори — кто это?

— Не знаю я, ну, я ничего не знаю, — неразборчиво загундосил Айзенштадт, — ну, сын мой, это сын мой Ося, ну, — бормотал он маловразумительно, — это дядя, дядя, мой дядя Зяма это, ну, — перебирал он варианты.

— Кто это, кто? — переспрашивал его ехидный Генка. — Ну-ка, ну-ка, еврей Айзенштадт, думай хорошенько! — понукал и будоражил он его, подразнивая краснеющую Леночку.

— Тетя, ну, тетя Хая из Шанхая! — не удержавшись, подсказала смешливая медсестричка. — Уймись, Генка! — разрумянившись, прыснула она. — Уймись ты! Ладно, ты ведь не отвяжешься. Я сегодня на ночь остаюсь — Зойка заболела, придется за нее отдежурить. Как только Иваныч сменится, так сразу будет тебе чифирь. Подождешь, до пересменки времени всего-то ничего, — глянула она на часы и, выразительно поигрывая бедрами, заторопилась в процедурку.

— Это жена, да, жена это, жена моя Сара, ну! — сказанул во всеуслышание Айзенштадт.

Неожиданно он попробовал выхватить у зазевавшегося Генки вожделенную сигаретку, но безнадежно промахнулся. Генка от такой невиданной наглости развеселился пуще прежнего и недолго думая сунул сигарету за шиворот очень кстати подвернувшемуся Шарику. Азик попытался выудить свой приз, некурящий Шарик юмора не понял и принялся отпихиваться. Настырный Азик в запале угодил треугольному идиоту по уху, тот сторицей возвратил ему тычок, зацепив выдающийся айзенштадтий шнобель.

У столовой завязалась драчка. Под Анчутин аккомпанемент Азик бойцовым петухом наскакивал на Шарика, натыкался на его кулаки, сипел, утирался и напрыгивал заново. Шарик одну по-обезьяньи длинную руку держал перед собой, а вторую с пыхтением выбрасывал от плеча, будто судорожно барахтался в какой-то вязкой жиже. Оба дурика сражались как могли, предпочтения окруживших их болельщиков распределились поровну. Отец Федор попытался протолкаться в первый ряд, не сумел, выволок из столовой шаткий стул, взгромоздился на него и на дирижерский манер азартно замахал руками.

К толковищу решительно направился санитар Иваныч, на ходу приглаживая ладонью тщательно начесанные, словно нализанные на розовую лысину волосы. В этот момент Азик резко развернулся и быстро-быстро пошагал, почти побежал к «овощехранилищу», а Шарик еще пару раз отмахнулся от пустого места, после чего радостно и громко загыгыкал.

— Неча здеся, неча, не положено, — зашумел санитар Иваныч, вклиниваясь в толкучку, — ну-ка расходись давай, расходися, собираться не положено, сейчас же расходися, — безостановочно басил он, озираясь в поисках зачинщиков. — Чего, умник, опять твоя работа? Опять ты изгиляешься? Опять порядок нарушаешь? — напустился он почему-то на Михаила, тихо-мирно скучавшего в сторонке.

— Это не я «опять», Иваныч, это ты — опять ты не по делу выступаешь, — не слишком удивился попривыкший к таким пассажам Михаил, — нет, не моя работа, ну, не моя работа, нет, — паясничая, прогундосил он. — Ну чего ты всё собачишься, Иваныч? Ты бы вот чего, ты, чем без толку-то лаяться — угостил бы ты меня сигареткой, что ли, — подначил он санитара.

— Иди-иди, не положено! — зыркнул на него санитар Иваныч. — Ишь, чего захотел! Не положено, иди, ясно тебе сказано — не положено, — пробурчал он крайне неприязненно.

— Ну и черт с тобой, — безразлично отмахнулся Миха, — тогда я сам кого-нибудь сигаретой угощу… да вот Льва Давыдыча хотя бы. Как вы, Лев Давыдыч, не откажетесь, надеюсь? — подмигнул он, вежливо подхватил Мартышкина под локоток и демонстративно увлек его в курилку.

У Мартышкина особых возражений не возникло.

— Ах, как славно вы его поддели, Мишенька, — оценил он демарш и охотно угостился куревом, — симпатично так, артистично, я сказал бы даже — виртуозно. Но всё-таки резковато, должен вам заметить, несколько всё-таки… мнэ-э… рискованно, — покачал он гривастой головой.

— Да черт с ним, наплевать, сам он подставляется, — привычно пожал плечами Миха, — с первого же дня здесь меня он достает. И где я ему на хвост наступил, спрашивается?

Вопрос был риторическим, но Мартышкин тут же встрепенулся.

— А я вам отвечу, Мишенька, — с готовностью откликнулся Мартышкин, — это очень просто: вы, знаете ли, чересчур высокий! Нет-нет, я не только и не столько ваш рост подразумеваю, я больше в метафорическом смысле говорю. Из вас высокость эта, простите, так и прет, так и, понимаете ли, лезет, а этого-то наши драгоценнейшие санитары Иванычи никогда, поймите, не прощают. Порода такая, причем, заметьте, тут уже не метафора, а та самая буржуазная лженаука генетика, — разъяснил он, не задумываясь.

— А по мне так наш Иваныч просто-напросто рябой, а в придачу свихнутый, — возразил на это Миха. — Что он, что старуха Даздраперма — оба же законченные шизики! Да по сравнению с ними каждый второй здесь патологически здоров!

— Ну что вы, коллега, что вы, — мягко пожурил его Лев Давыдович, — и я, и вы, и все мы сумасшедшие, не будем отпираться. Очевидно, почва у нас с вами подходящая оказалась, — процитировал он живо и неточно. — Ну, автора-то сей ремарки вы как человек пишущий признали, верно? Вы ведь человек пишущий, я правильно подметил? Стишата сочиняете, надо полагать?

Михаил не без некоторого смущения кивал в ответ.