Книга Тайны Римского двора - Э. Брифо

было напрасно, слава его подвигов росла с каждым днём. В действиях этой шайки было что-то фантастическое, им были знакомы все пещеры Нижней Италии и ущелья Апеннинских гор. Делают облаву в Понтийских болотах, а он со своими молодцами очутится на вершине какой-нибудь горы. Этот человек был любимцем народа, который говорил, что Гаспарона можно было бы считать за дьявола, если бы не было известно его исключительное почитание Святого Антония и то, что он избегает совершать убийства и проливать кровь в воскресенье и праздничные дни. Наконец, окружённый со всех сторон, Гаспарон сдался со своей шайкой с условием, что не подвергнется смертной казни. В настоящее время он пользуется спокойно награбленными богатствами и живёт на галерах в Чивита-Векия, как во дворце. Это место заключения не подлежит строгим уставам, существующим для других тюрем. Громкая известность Гаспарона затмила имена его предшественников. Спартанус, Марко-Скиаро, Цампа, Фрадияволо, Барбоце, Гизеппа, Мастрилли, Пьетро, Мончино, Гоберни, убивший собственноручно 164 человека и перед смертью имевший единственное утешение, что не достиг до тысячи, — все их злодеяния меркнут перед зверством Гаспарона. Аранцо Альбания перерезал всё своё семейство: отца, мать, двух братьев и сестру. Бандино, Майно, Функатрика, Перелла, Кармино, Калабрезо и Мечча-Пинта не пользуются подобной известностью, хотя народная молва и украсила их деяния легендарными прибавлениями. Кто-то, встречавший Гаспарона в его уединении, утверждает, что наружность этого человека не соответствует его прошлому характеру. У этого старика кроткий взгляд, покойное и благородное выражение лица, приветливая улыбка на устах, одним словом, ничего не проглядывает из его прошлых диких инстинктов. Кто бы подумал, что под этой скромной внешностью скрывается жестокий разбойник, действовавший с удивительной ловкостью кинжалом и приносивший покаяние в воскресенье за все преступления, содеянные в течение недели! В немногих злодеях совершается такой переворот; подобное явление встречается чаще между каторжниками в Англии. Римские бандиты настоящего времени не нападают на путешественников с целью грабежа, они просто уводят их в горы, назначают выкуп и отправляют агентов за получением суммы, истребованной самими пленниками во избежание обмана и непредвиденных недоразумений. Близ самого Рима совершаются подобные покушения. Принц Канино-Люсьен, старший брат Наполеона, был застигнут бандитами в нескольких шагах от города и поплатился значительным выкупом. Из самого Рима окрестные разбойники получают справки о богатых иностранцах, путешественниках, им известны о них все подробности: направление пути, ценность взятых с собою вещей, общественное положение известного лица и его семейства. Между итальянцами, отличающимися порочными наклонностями, и бандитами Папской области существует такое же различие, как между разбойниками, грабящими по дорогам, и карманными воришками. Из тех фактов, отец мой, о которых я упомянула с осторожностью, выводится то заключение, что изо всего света в Италии и в Испании, в этих двух могущественных представительницах католицизма, грабительство господствует во всей силе. Необходимо более развития, просвещения, хороших примеров и в особенности труда, чтобы исторгнуть римлян из-под гнёта невежества и суеверия, искусно поддерживаемых духовенством для своих корыстных целей. Батюшка, я прикоснулась к глиняным ногам колосса! Говорят, что голова его из золота, на неё я обращу своё внимание! Бог Израилев поддержит моё мужество на этом новом пути. Молюсь о продолжении ваших дней.

Много ещё скрывается неведомых зол, о которых не упомянула молодая еврейка, но мы постараемся обратить на них исключительное внимание, исследовать и выставить наглядно слабейшие стороны этого мнимого римского могущества.

Когда Ноемия уходила от Бен-Саула, поручив ему свои записки для передачи Бен-Иакову, её сильно толкнул какой-то человек, бежавший навстречу; едва оправившись, она прикладывает руку к сердцу, как бы для того, чтобы остановить его учащённое биение, и находит записку под лифом своего платья. С каким-то тайным трепетом она развёртывает бумагу, и её взору представляется следующая строка:

«Я уезжаю в провинцию. — Паоло».

Эти слова были для неё непонятны, однако по волнению, овладевшему ею внезапно, она почувствовала, что имя Паоло нашло отголосок в её сердце. Она смутно предугадывала, что это уведомление имело отношение к интересам еврейского племени и её любви.

ГЛАВА XV

РИМСКИЙ ДВОР

Зрение поражает быстрый переход от глубокого мрака к яркому свету; только через несколько мгновений глаза начинают различать окружающие предметы. Подобное же ощущение испытываешь при созерцании горделивой пышности, окружающей папский двор. Но это впечатление не глубоко проникает в сердце; оно поверхностно и скоропреходяще. Взор ослеплён всем этим великолепием, но является сознание, что здесь настоящая роскошь и ложный блеск идут рука об руку. Это наблюдение не ускользнуло от пытливого внимания Ноемии. Масса отдаётся обаянию окружающей её роскоши, но просвещённые умы, стоящие нравственно выше общей среды, стараются поставить истину на место призрака. Между почётными лицами, посещавшими синьору Нальди, находился самый молодой неаполитанский кардинал по имени Фердинанд. Красота Ноемии пленила его, и все подробности, к ней относящиеся, были ему переданы синьорой Нальди. Увидав Ноемию в Корсо, он не преминул осведомиться, кто была эта прелестная особа. Ему небрежно ответили, что это гречанка, которую старая синьора вывозила в свет. Кардинал Фердинанд пожелал с ней познакомиться и был ей представлен. Между еврейкой и его преподобием произошло что-то исключительное. Вскоре кардинал в самых приличных выражениях высказал ей свои чувства, и ей даже показалось забавным видеть у ног израильской девы служителя католической Церкви! Не у Бога просила она содействия для своих целей, слишком велико было её благоговение к Всевышнему, чтобы примешивать Его имя к ничтожным житейским делам, но перед начертанным в её сердце образом Паоло она мысленно испрашивала прощение за свои будущие проступки. Ноемия была слишком возвышенной натурой, чтобы прибегать к мелкому кокетству. Она держала себя с большим достоинством и сдержанностью и без особенного негодования принимала ухаживания окружающих её поклонников. Хотя она тонко давала понять, что угадывала цель их искательств, но при всём том в ней проглядывало твёрдое намерение сохранить приличие и остаться навсегда честной. Несмотря на всё своё холодное равнодушие, Ноемия с неподражаемым тактом умела придать ещё более прелести своей обворожительной наружности и уму. Обладая искусством нравиться, она вместе с тем умела внушать к себе уважение. Молодому и пылкому кардиналу никогда не случалось бороться с такими препятствиями; от Ноемии веяло таким целомудрием и скромностью, что он отказался от своих прежних целей и стал питать к ней бескорыстную привязанность. В это время Ноемию посетили Жюль Бонвиль и отец Сальви, и она узнала, что молодой живописец возвращался в Париж, а престарелый священник оставался в Риме.

На обыкновенно кротком и ясном лице отца Сальви в настоящую