Книга Королевский генерал - Дафна дю Морье

Новых раненых больше не привозили, и из этого мы заключили, что ненастная погода приостановила боевые действия. Но мы также слышали, что армия его величества удерживает восточный берег реки Фой, от Сент-Випа до крепости в Полруане, которая господствует над входом в гавань. Так что мятежники в Фое были отрезаны от своих судов в Ла-Манше и не могли получить припасов по морю, исключение составляли лишь крохотные суденышки, которые могли пристать к берегу в Придмуте или Полкеррисе либо к песчаным дюнам в Тайуордрете, что также становилось теперь невозможным из-за мощного юго-западного прилива. Из офицерской столовой в галерее, по рассказам Элис, почти не доносилось смеха и болтовни, а сами офицеры с суровыми лицами входили и выходили из нашей столовой, которую лорд Робартс забрал для своего личного пользования, и время от времени его голос звучал громче от раздражения и гнева, – это означало, что под проливным дождем прискакал гонец, принесший какой-нибудь контрприказ от графа Эссекса из Лостуитиела или какое-нибудь свежее известие о катастрофе. Ходила ли по дому Гартред или нет – не знаю. Элис сказала, что, по ее мнению, Гартред сидит у себя в комнате. С Джоан я виделась мало, поскольку жар у бедного Джона еще не спал, но Мэри время от времени навещала меня. С каждым днем она узнавала о все новых опустошениях в имении, и лицо ее еще больше заострялось и тускнело. Более трехсот овец уже были забиты, сюда следовало добавить тридцать откормленных бычков и шестьдесят – приготовленных на откорм. Забрали весь тягловый скот и всех фермерских лошадей – что-то около сорока голов. Из восьмидесяти свиней осталось двенадцать или около того, да и тех не станет к концу недели. Прошлогодняя пшеница исчезла в первую же неделю, как мятежники заняли Менебилли, а теперь они подчистили и новую, не оставив ни единого колоса. Не было больше ни фермерских повозок, ни тележек, ни инструментов. И сараи, где хранились на зиму дрова, были такими же пустыми, как чердаки. Судя по тому, что докладывали Мэри перепуганные слуги, мало что сохранилось от большого имения, которое оставил ей Джонатан Рашли две недели тому назад. Парк испорчен, фруктовый сад погублен, строевой лес вырублен, домашний скот съеден. Чем бы ни закончилась война на западе, мой зять будет разорен.

А ведь они еще не взялись за сам дом и его обитателей. Наше питание уже стало проблемой. В полдень все мы собирались на обед, нашу главную ежедневную трапезу. Он подавался нам в покоях Элис в восточном крыле; Джон лежал больной в отцовской комнате, а мы, человек двадцать, сидели вплотную друг к другу, при этом дети шумели и капризничали; мы макали куски черствого хлеба в водянистый суп, заправленный иногда разбухшими бобами и капустой. Дети получали свое молоко, не больше двух чашек в день, и я уже заметила, какими большими выглядели на их бледных личиках широко раскрытые глаза, тогда как игры их стали вялыми и они часто зевали. У юного Джонатана начался круп, что вызывало живое беспокойство у Джоан, и Элис пришлось отправиться вниз на кухню и попросить сварить для него стебли ревеня – милость, которая была ей оказана сугубо потому, что своими учтивыми манерами она завоевала расположение дежурившего солдата. Старики страдали так же, как дети, и капризно сетовали на такую жизнь с детским непониманием всего того, что несет с собой война. Ник Сол, закончив есть, долго разглядывал свою пустую тарелку и бормотал себе в бороду: «Позор! Как непростительно!» – и злобно озирался вокруг, будто в этом была вина кого-то из присутствующих, тогда как Уилл Спарк коварно присаживался подле детей помладше и под предлогом дружеской игры таскал у них еду из тарелок, стоило Элис и няне отвернуться. Женщины были менее эгоистичны, и Дебора, которую я считала таким же выродком, каким, на свой лад, был ее братец, неожиданно для меня стала проявлять большую нежность ко всем тем из окружавших, кто казался беспомощным, и ни ее низкий голос, ни пробивавшиеся усики уже не пугали малышей.

Накормить Дика я могла только с помощью Мэтти. Каким-то способом – честным или не очень, об этом я ее не расспрашивала, – она сделала своим союзником помощника повара, которому наплела историю о своей хворой, увечной хозяйке, в результате чего тайно проносила суп ко мне в комнату под своим передником, и никто не был в это посвящен. Все тот же помощник повара кормил нас и слухами – большинство из них были катастрофичными для его стороны, и я стала задумываться над тем, нельзя ли его подкупить, чтобы он стал дезертиром. В середине недели до нас дошли слухи, что Ричард захватил Рестормельский замок вблизи Лостуитиела, а командовавший королевской конницей лорд Горинг[12] удерживал мост и дорогу за Сент-Блейзи. Эссекс был теперь заперт на нашем полуострове на полоске земли длиной в какие-нибудь семь миль и шириной в две мили, а с ним и десять тысяч человек, которых нужно было кормить, в то время как пушки из Полруана угрожали порту Фой. Так не могло долго продолжаться. Либо Эссекса с мятежниками освободят двигавшиеся к ним с востока отряды, либо он останется и примет сражение. И вот изо дня в день мы сидели с похолодевшими сердцами и пустыми желудками и смотрели, как угрюмая солдатня собиралась под дождем возле своих палаток, в то время как их вожди в полном унынии держали совет в доме. Снова наступило воскресенье, и среди мятежников пополз тревожный слух, что местные жители по ночам нападают на завоевателей и чинят резню. Были найдены часовые, задушенные на своих постах; пробуждаясь, солдаты обнаруживали своих товарищей с перерезанным горлом; случалось, что некоторые из них, спотыкаясь, добредали до штабов: кисти рук у них были отрублены, глаза выколоты. Корнуолл поднимался на борьбу.

Во вторник, 27 августа, мы не получили в полдень своего супа, лишь с полдюжины хлебцев на двадцать человек. В среду – один кувшин молока для детей, вместо полагавшихся трех, да и то оно было сильно разбавлено водой. В четверг Элис, Джоан, Мэри, обе сестры Спарк и я поделили наш хлеб между детьми, а себе сделали отвар из трав, залив их кипятком. Мы не ощущали голода. Желание есть покинуло нас, когда мы увидели, как дети, плача, с жадностью жуют черствый хлеб, затем поворачиваются и просят еще, а нам нечего им дать. И все это время во взлохмаченном небе бушует и завывает юго-западный ветер, а неотступно преследовавшие нас сигналы горна мятежников разносятся по парку как вопль отчаяния.

Глава 19

В пятницу, 30 августа, я весь день пролежала в постели, поскольку собираться теперь всем вместе выглядело бы просто фарсом, да у меня и не было на это сил. Мое малодушие не позволяло мне смотреть, как дети с плачем молят о корке хлеба. Мэтти принесла мне чашку чая, но мне казалось, что, глотая пусть даже пустой чай, я поступаю дурно. Из-за голода я сделалась вялой и, презрев опасность, позволила Дику прийти и улечься на своем тюфяке возле моей кровати, где он принялся глодать кость, припасенную для него Мэтти. Его глаза на бледном лице казались как никогда большими, а черные кудри распрямились и потеряли свой блеск. Мне казалось, что голод делает его все более похожим на мать, и порой, когда я глядела на него, мне чудилось, будто она неожиданно заняла его место и я кормлю и укрываю от врагов Мэри Говард – это она вонзается в кость своими острыми зубками, и ее нетерпеливые пальцы рвут мясо на куски. Да и у самой Мэтти глаза запали, а лицо приняло желтовато-бледный оттенок. Куда только делись пышные бедра и румяные, как наливные яблочки, щеки. Всю пищу, которую ей удавалось стащить у своего работавшего на кухне приятеля – а теперь ее не хватало и самим военным, – Мэтти тайком приносила Дику и детям.