Книга Правило правой руки (сборник) - Сергей Булыга
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хозяин! Эй! Твой сын пришёл. Не убивай меня, я дар принёс.
Молчит Пайпын-ойка, не убивает. Тукум лыжи снял, подошёл. Нож взял, палец разрезал, Пайпын-ойке губы кровью намазал. Сел рядом, молчит. Снег падает. Тихо… Ну, вот хорошо! Не прогоняет. Заговорил Тукум:
– Беда! Асыка-князь совсем ума лишился. Шамана задушил, собакам бросил. А теперь ещё хуже. Хочет чужого человека сюда привести. Чужой смеётся, говорит: «Ваш бог чурбан. Я его сожгу и своего поставлю!». Убей его, Пайпын-ойка! И Асыку убей. Асыка огненную воду пьёт, чужого человека слушает. Зачем нам такой князь? Нехорошо!
Молчит Пайпын-ойка, не шевелится. Испугался Тукум, закричал:
– Хозяин, я твой сын! Не оставляй меня! Не дай, чтобы тебя сожгли!
Скрр! Заскрипело, запело! Это Пайпын-ойка зубы показал, оскалился! После повёл плечом – снег с головы осыпался. После опять скрр-скрр! – это зубы закрыл. Опять стоит, не шевелится. Высокий, чёрный, грозный Пайпын-ойка. Хороший человек, Самар-думу, так его звали, рубил Пайпын-ойку: сперва два лета пихту выбирал, после ещё одно лето вытёсывал. После сказал: «Вот, это наш отец!». И все к Пайпын-ойке ходили. Дары ему носили. Он их принимал. Много раз был пурлахтын. Всем было хорошо. А теперь чего будет?
Хей! Теперь тоже будет хорошо! Тукум слово сказал, Пайпын-ойка услышал. Теперь он их убьёт, он сильный. Тукуму стало весело. Он встал, лыжи надел, пошёл обратно. Но по другой тропе, так надо. Шёл, шёл. Потом остановился, думает: «Нет! Надо посмотреть!». Повернулся и пошёл обратно. Но к Пайпын-ойке подходить не стал, он этого не любит. Тукум лёг на опушке, в снег спрятался. Лежит, лежит. Совсем стало светло, а их нет и нет. Да что они, спят, что ли?
Нет! Слышно: идут. Ещё слышно: кричат. Это совсем нехорошо, когда рано кричат. Совсем ум потеряли!
А вот уже пришли. Асыка идёт первым. Он шлеме, в броне, сбоку меч. Как будто на войну собрался. И его ляки тоже. Все уже шатаются. А вот идёт Светловолосый. Он без шапки, шубу распахнул, руками машет, что-то говорит. Князь его слушает, кивает. Чужого слушает! Это нельзя, а здесь совсем нельзя! Сейчас Пайпын-ойка разгневается! Сейчас как заскрипит! Как загремит!..
Нет, ничего! Молчит Пайпын-ойка. И эти тоже все молчат. Они уже совсем близко к нему подошли. Прямо стоят, никто не поклонился! Снег падает. И солнце светит. Тихо…
Как вдруг Светловолосый громко говорит:
– Ну, вот, так и есть! Я же сказал: ваш бог чурбан. Вот я его сейчас убью. Смотрите!
Взял с пояса маленький железный гром, поднял его, прицелился…
Р-рах! Треск! Огонь! Пайпын-ойка горит! А все вокруг смеются, пляшут. Чужой стоит возле Хозяина, кричит:
– Эй, подходи! Пей, не робей! – и флягу достаёт.
Эти подходят. Пьют. Злого духа не боятся. Пайпын-ойку тоже. Пляшут, поют:
– Ой-хей! Чурбан горит! Ой-хей!
Тукум на это смотрит. Ему страшно! Он тихо-тихо говорит:
– Очнись, Пайпын-ойка! Убей их! Не молчи!
А он молчит. Горит, будто бревно в костре. Тукум на это смотрит, думает: так что, Светловолосый прав: Пайпын-ойка чурбан? А бог, который там живёт, за медным тыном, он, что ли, настоящий бог?! И тсар, он настоящий князь, а не Асыка? А кто тогда Тукум? А он тогда не человек – он женщина! Нет, хуже – он кучкуп! Плоскоголовый! Гнус! Вскочил Тукум, хотел кричать…
Нет, упал. Мёртвый? Живой? Никто этого не знает!
Долго лежал Тукум, после очнулся. Слышит: на поляне тихо. Он тогда встал, посмотрел. Видит: солнце заходит, темнеет. Князь, ляки – все там-сям лежат. Все они спят. Их огненной водой свалило.
А где Светловолосый? А он стоит, ногой уголья топчет. Улыбается! Там уже всё догорело, от Пайпын-ойки ничего не осталось. Светловолосый рад! Он чужой, он смотрит не туда!
А Тукум смотрит туда, куда надо! Он видит – ветки затряслись. Видит – деревья падают. Это сама Пайпын-эква из леса выходит! Высокая, чёрная, гневная. Бок обожжён, кора на нём потрескалась. Идёт, громко скрипит, потому что она деревянная. Лук у неё в руках. Лук – костяной, стрела в четыре четверти.
– Эй! – Пайпын-эква громко говорит. – Сын Огненной Воды! Это ты мужа моего убил?
Светловолосый оглянулся, увидел Пайпын-экву, задрожал, хотел железный гром схватить…
Тэнн-тэнн! – стрела поёт…
И нет Пайпын-эквы! Ушла? А чужой не упал. Он стоит. Удивился Тукум, подскочил, подбежал…
Увидел, что там стало, улыбается. Чужой тоже улыбается. Он высокий, чёрный, хитрый. Вот голова, вот шлем, вот броня, вот знак на броне. Это куда стрела попала. А серый мох – это как волосы. Седые. Из-под шлема. Шлем деревянный, щёки тоже деревянные. Нос, борода жучком изъедены. Ой-хей! Засмеялся Тукум. Вот почему Пайпын-эква стреляла! Ей без мужа нельзя. А теперь ей даже лучше, теперь у неё новый муж. Красивый! Тукум нож взял, щёку себе разрезал, Светловолосому губы кровью намазал, сказал:
– Смотри! Вот, я твой сын. Я – князь! Тукум-князь! – и обернулся, закричал своим, которые лежали: – Ой-хей! Вставайте! К нам новый Хозяин пришёл! Пурлахтын! Пурлахтын!
Так с того дня и повелось. Сын Огненной Воды нам помогает. И так и мы: когда чужих берём, к нему приносим. Вот, хорошо живём!
В ту затяжную, необычно холодную осень, в конце октября, капитану Кассису исполнилось тридцать пять лет. Утром он встал раньше обычного, тщательно побрился, выпил стакан вина, надел парадную кирасу, новый пурпурный плащ с чёрным подбоем – и вышел, цокая подкованными каблуками.
Внизу хозяйка пригласила его к завтраку. Он отказался.
На улице шёл дождь, было пустынно. Капитан Кассис пересёк площадь, вошёл в собор, остановился там, где всегда останавливался, и преклонил колено. Отслушав проповедь, он, выходя, поставил две свечи – одну за прошлое, а вторую просто так, на всякий случай.
По дороге к казарме ему повстречалась гадалка. Она схватила его за руку и стала быстро-быстро говорить:
– Ты – Кассис, капитан. Ты прожил ровно половину своей жизни. Ты скоро станешь генералом. Дай мне монету! Дай!
Он усмехнулся, дал ей золотой. Гадалка удивилась и сказала:
– Ты добрый человек! А добрых нельзя обманывать. Поэтому не верь тому, что я только что тебе говорила. Жизнь так изменчива! Прости! – и убежала.
Кассис нахмурился. Гадалка, сердито подумал он, кого здесь теперь только не шатается. Болтают всякий вздор!
Придя в казарму, Кассис поднял роту, устроил смотр, потом назначил караулы. Когда все разошлись, он сел к столу дежурного и осмотрелся. Ничего особенного он не увидел, казарма как казарма: нары, пустые бутылки под нарами. На потолке плесень. Щиты возле двери. То есть, всё почти так же, как и там.
А там, это на Северной Границе, сейчас уже настоящая зима, подумал Кассис. Да там почти что круглый год зима. Там даже в июле метель – это запросто. Так что нередко случается такое, что замерзают часовые – насмерть. Его приходят сменить, а он уже мёртв. Люди там крепко пьют. А вина там всегда всем хватает, его привозят каждый месяц. Это, обычно пятого числа, снизу приходит фура. Кроме вина она ещё привозит хлеб, что-нибудь из амуниции и запечатанный пакет для коменданта. В пакете каждый раз одно и то же слово: «Стоять!» – и подпись. Вот и всё. И гарнизон стоит. Берут лазутчиков, ловят дезертиров. Когда становится совсем невмоготу, можно под свою ответственность назначить поиск. Правда, поиск – это тоже достаточно скучно, к поискам быстро привыкаешь.
