Книга Правило правой руки (сборник) - Сергей Булыга

Но явваны, теперь я это видел уже наяву, были ещё сильней. Все они, как и в моих видениях, были высокие, статные, широкоплечие и бородатые, и все сжимали в руках огненные громы. Они быстро приближались к нам. Ещё немного, думал я, чужемы устрашатся их и побегут!

Но тут старший явван что-то отрывисто сказал, и его воины остановились в каких-то двадцати шагах от нас. Буси сложил боевой веер, ткнул его за пояс, сделал шаг вперёд и почтительно поклонился явванам. Старший явван поклонился в ответ. Да как же так, гневно подумал я, он что, не видит?! Ведь перед ним чужем! Я крикнул:

– Брат! Не верь ему!

Старший явван с удивлением посмотрел на меня, потом на буси. Тот широко улыбнулся и поднял перед собой руки ладонями вверх.

– Брат! – снова крикнул я. – Он лжёт!

Меня ударили по голове, я упал и радостно подумал: вот теперь мой брат всё понял и теперь сразу бросится ко мне на помощь.

Но старший явван даже не глянул на меня, а подошёл и крепко обнял буси. Буси заулыбался. Ему было хорошо. А мне стало больно. Потом очень больно. Ещё бы! Я сорок лет ждал этой встречи, я надеялся, я убеждал сородичей: «Не бойтесь! Явван придут, явван спасут нас от чужемов, явван – наш брат!». И люди верили моим словам; вчера они безропотно позволили превратить себя в камень. О, что же я наделал! Я ошибся! Я безвозвратно погубил их! От этой мысли боль ещё усилилась. Я закричал от этой нестерпимой боли…

И ослеп. Мои глаза сразу так высохли, что стали крепкие, как камни, а камни ничего не видят, камни слепы. Руки и ноги тоже каменели, я чувствовал это…

Но слуха я ещё не потерял. Я слышал, как чужемы и явваны пытались разговаривать между собой и как, не понимая слов один другого, весело смеялись. Да, значит, так оно и есть: мы, люди, похожи на народ явван только внешне, а чужемы – духом. Да, они братья, а мы дикари. Вот о чём я тогда думал. Их голоса становились всё глуше, я застывал, я становился настоящим камнем…

Как вдруг раздался гром, второй. Это стреляли огненные громы! И сразу послышались топот, крики, лязг мечей. Чужемы дрогнули и побежали. Явваны стреляли им вслед и смеялись… всё тише и тише – ведь я каменел. Последнее, что я почувствовал – это меня трясли, кричали:

– Брат! Брат! Очнись!

Потом заглох и этот крик. А может, он мне только чудился? Ведь к тому времени я уже совсем окаменел, мир растворился в тишине, исчез…

И вот я стою на берегу – может, сто лет, может, уже тысячу. И кто теперь живёт на моём острове, не знаю.

Сын огненной воды

Вот зима. Вот землянка. Землянка большая! Её для князя строили. Сверху большой мороз, а здесь тепло. Потому что в чувале огонь. Он хорошо горит. И все спят. Один Тукум не спит. Тукум в самом углу. Он там лежит на шкурах, думает. Хей, для чего он думает? Князь уже всё решил. Князь, когда ещё не спал, а сидел, с другими говорил, так сказал:

– Завтра пойдём на ялпын-ма.

И все кричали:

– Хей! Пойдём!

Один Тукум молчал. Князь гневался, губы кусал. Потом все пили огненную воду, а Тукум отказался. Сказал:

– Нам нельзя.

Тогда Светловолосый стал смеяться. Он ещё говорил:

– Тукум не человек. Он женщина.

И все смеялись. Асыка-князь тоже смеялся. Тукум молчал, в чашку смотрел.

А шаман не молчал! Шаман чашку отбросил, подскочил, стал плеваться. Кричал:

– Злой дух! Злой дух! Вода горит! Не к добру! Не к добру! – и плевался. На всех.

А больше всех на Светловолосого. Асыка-князь разгневался, вот так вот пальцем сделал. Два ляка подскочили, взяли шамана за косы, из землянки вывели – и всё. Его собакам бросили. Теперь шамана нет. Кто теперь будет духов слушать, кто будет рыбу в сети приводить, зверя приманивать? Светловолосый? Ха! Он глупый человек. И он чужой. Нельзя такому ялпын-ма показывать – Пайпын-ойка рассердится. Шаман про это говорил, а князь только смеялся. Князь говорил:

– Я Пайпын-ойку не боюсь. Он деревянный! А у меня броня железная.

Эту броню ему привёз Светловолосый. Он много всякого привёз, а больше всего огненную воду. В этой воде сидит злой дух. Кто эту воду пьёт, в того этот дух перескакивает. Асыка пил, теперь в Асыке тоже злой дух. Это он Асыке насоветовал! Это он из Асыки кричал:

– Пайпын-ойка деревянный! Пайпын-ойка дурной! Я его обману!

Вот какой Асыка-князь стал недобрый. Какой глупый! Это уже бывало. Прошлой весной Мачи-сенг тоже так говорил, тоже хотел обманом взять, тоже пошёл на ялпын-ма, а не дошёл! Пайпын-ойка разгневался и Мачи-сенга утопил в болоте. И всех других, кто с ним был, он тоже утопил. Потом был большой пурлахтын. Пайпын-ойке Мачи-сенговой кровью губы мазали, грибной настой пили, три дня плясали.

А теперь что будем делать? Кто теперь будет плясать? Один Тукум, так, что ли? Нет, так совсем нехорошо! Так нельзя. Идти нужно! Скорей! Пока все спят, пока их злой огненный дух сторожит. Хей! Злой огненный дух! Я тебя обманул! Хей, хей! Встал Тукум, нож, лыжи взял и вышел из землянки. Тихо вышел, никого не разбудил. Тукум добрый охотник. Комар, когда летит, больше шумит.

Пошёл Тукум. Пришёл к воротам. Там стоит ляк Алач. Он говорит:

– Ты куда?

– Я к реке.

– А лыжи тебе для чего?

– Так… – говорит Тукум.

Взял и ножом ударил. Упал Алач. Тукум через него переступил, в ворота вышел. На лыжи встал и побежал. Пробежал сто шагов, оглянулся. Сзади стоит высокий тын, в два роста будет. Бревно к бревну. И ещё вал. Вал скользкий, ледяной, такой не перескочишь. Хороший город, крепкий, тёплый. Сто двадцать ляков в нём. И ещё женщины, и дети. И кучкупы, невольные люди, их тоже немало.

А Светловолосый гость смеялся. Он говорил, что это мало. Он говорил, что там, откуда он пришёл, тын вокруг города медный стоит. И князь его, князь всех князей, тсар называется, живёт в медной землянке. Землянка высока, до самых облаков. А ляков у тсара – как деревьев в лесу. И у каждого железный гром. Гром крепко стреляет. А у Тукума – нож! Ещё посмотрим, чья возьмёт!

Побежал Тукум, в лес забежал. Бежит по густому кедровнику. Скрр-скрр – лыжи скрипят. Добрый мороз! Небо светлеет. Тукум снял малахай, кухлянку расстегнул, дальше бежит. Тропа петляет, прячется. Тут надо зорко смотреть! Шаг не туда ступил, верёвку зацепил – и тэнн! – стрела запела, под самострел попал. И это правильно, это такая тропа. Чужим на ялпын-ма ходить нельзя. Пайпын-ойка не любит чужих, он чужих убивает. Если чужой ходил, не доходил. А завтра свой чужого поведёт, чужой может дойти. Это нельзя! Надо спешить! Надо сказать Хозяину: беда, тебя Асыка предал. Скрр-скрр – лыжи скрипят. Бежит Тукум, старается. Совсем вспотел, устал.

Вот, прибежал. Вот поляна. Она немалая: так сто шагов, и так сто пятьдесят. Светло уже. Снег падает. Снег Пайпын-ойку прячет. Он стоит в снегу по грудь, молчит, хмурится. Страшно стало Тукуму. Ой-хей! Один пришёл, шамана нет, что, если Хозяин принять не захочет? Глянет гневно – и смерть! Стоит Тукум, дрожит и говорит: