Книга Багряные скалы - Егор Лосев

"Поплавок", как в воду смотрел. Не прошло и получаса, как у КПП с визгом затормозил белый виллис.

Из него выскочил крепкий высокий офицер, в непривычной форме, с канадским кленовым листом на плече.

– Лейтенант-колонель Барнс, комиссия по перемирию, – отрекомендовался он по-английски дежурившим на КПП Шарабани и Двиру, – доложите командиру.

Шарабани поднял трубку телефона и его доклад о прибытии ооновца услышали, судя по вспугнутой стае птиц, даже в Исауие.

Канадец оказался общительным малым, он достал сигареты, угостил парашютистов и принялся болтать на ломаном иврите. Что именно они обсуждали, Дмитрий издали не расслышал.

Вскоре к канадцу вышел сам Царь горы, в надвинутой на лоб полицейской фуражке, хмуро топорща густые усы.

Оживленно перебрасываясь английскими фразами, оба сразу направились к лестнице, ведущей на крышу.

Канадец с Царем горы разговаривали долго. Дмитрий с Адамом успели сменить на КПП Шарабани и Двира.

Наконец лейтенант-колонель Барнс появился в сопровождении Цибульского. Канадец благоухал коньяком и был явно в хорошем настроении.

– Лейтенант-колонель Барнс, комиссия по перемирию! – он улыбаясь вытянулся перед Адамом вскинув руку к берету.

Адам ответно козырнул и гаркнул на иврите:

– Адам Гилберт, – тут он слегка замялся… – э… инспектор по делам несовершеннолетних!

Облокотившийся на бетонное ограждение Дмитрий от хохота согнулся пополам и закашлялся.

Цибульский тайком показал им кулак.

Но канадец лишь похлопал Адама по плечу, пожал руку Цибульскому, и направился к джипу.

– Я вам посмеюсь! – выговаривал Цибульский, когда белый ооновский джип скрылся из виду, – "инспектор"… передразнил он Адама, – ты сам-то совершеннолетний?

Адам с серьезным лицом кивнул.

Цибульский постучал себя по кокарде:

– Ну, так мозги включи! Этот Барнс нормальный мужик, зачем нарываться?

Лейтенант ушел.

Потянулись нудные, нескончаемые часы дежурства. Адам, с мечтательным лицом перечитывал письмо.

Дмитрий зевал, глазел по сторонам и думал о любви. Точнее о том, что Адам вот уже несколько недель избегает говорить об их предстоящем походе. Каждый раз, когда Дмитрий заводил речь о Петре, Адам грустнел, скучнел и старался перевести разговор на другую тему.

Пожалуй, пришло время расставить точки.

– Слушай, дружище, – начал Дмитрий, – слезай со своих облаков, поговорить надо.

– А? Что? – Адам сунул письмо в нагрудный карман.

– Конь в пальто, – отрезал Дмитрий, – скажи-ка мне честно, что там с нашим делом? Сдается мне, ты передумал, а? Променял пустыню на письма и фотокарточки этой фифы из Эйн-Харода?

Адам напрягся, покраснел.

Затем вдруг кивнул и понуро сообщил: – Ну, променял… Все хотел с тобой поговорить, да никак не собрался. Но, раз уж ты сам начал…

– Ну… – заинтриговано протянул Дмитрий, – И чего стряслось?

– Да, понимаешь, я подумал, что глупо это, мы и так каждый день рискуем пулю словить, зачем еще больше рисковать? Судьбу дразнить? Жизнь, она один раз дается…

– Сам допер? Или она подсказала? – Дмитрий кивнул на торчавшее из кармана товарища письмо.

Адам поднял глаза: – Дима, ты ж меня не первый день знаешь. И в переделках мы с тобой разных бывали. Я не боюсь. Просто не хочу, передумал, понимаешь? Извини!

Повисла пауза.

– Не хочешь, не надо. Сам справлюсь! – Дмитрий зло сплюнул под ноги и отвернулся.

Адам тяжело вздохнул, но промолчал.

С полчаса Дмитрий кипел от злости. Много чего хотелось бросить в лицо Другу, и про девчонку и разговор вчерашний припомнить про арабов, обвинить в трусости, в предательстве. Но слишком уж многое связывало их, и оставалось только молча кусать губы.

Постепенно злость отпустила его. В конце концов, каждый волен распоряжаться своей жизнью по собственному разумению.

Он покосился на стоявшего с виноватым видом Адама, протянул руку и хлопнул его по плечу.

– Ладно, твое дело.

Адам расцвел, подошел и обнял товарища.

– Ну, хорошо…, печально рассуждал про себя Дмитрий, – Адам соскочил, где ж теперь искать другого, да еще проверенного в деле? Одному-то такое никак не провернуть. Хотя ясное дело, искать в первой роте 890 ПДБ, где ж еще.

Он мысленно перебирал сослуживцев. Гаврош отпал, Герши в госпитале, Шарабани с Буаданой… не, эти, пожалуй, не поймут. Берль? Двир? Линкор? Бедняга Берль, наверное, пошел бы… если б не поймал пулю в Газе.

Мысли перескочили на другое.

Интересно, размышлял он, есть ли загробная жизнь? Встретятся ли они когда-нибудь с погибшими товарищами?

Полночи он не спал, ворочался, перебирая в уме сослуживцев.

У каждого из них были свои "за" и "против". Наконец он решился осторожно поговорить с Линкор ом и удовлетворенный провалился в сон.

Случая поговорить с Линкор ом все как-то не подворачивалось. Служба на Горе тянулась довольно скучно. Перестрелок больше не случалось. Караулы и патрули сменялись земляными работами, копание в земле, – нарядами по кухне и снова по кругу.

Как-то, проходя мимо здания Национальной библиотеки, Дмитрий заметил, что массивная входная дверь, всегда закрытая, была приоткрыта.

Заинтересовавшись, он подошел и потянул на себя тяжеленную створку. Дверь поддалась, открывая нежданному посетителю холл с грязными диванами.

Пахло плесенью и запустением.

На покрытом толстым слоем пыли полу отчетливо виднелись цепочки следов. Дмитрий медленно зашагал по самому натоптанному маршруту.

Коридор привел его к дверям в читальный зал.

Дмитрий нерешительно шагнул внутрь.

Перед ним открылся вытянутый зал, заставленный уходящими куда-то вдаль стеллажами с книгами. Книги были всюду: на столах, на полу, в картонных коробках, в каких-то ящиках. Тусклый свет лился сквозь давно не мытые стекла.

Везде лежала пыль, на книгах, на покрытых тряпками столах, на креслах.

Дмитрий шагнул вперед, вздрогнув от скрипа половиц под ногами.

На шум из-за стеллажей выглянула седая взъерошенная голова. Голова с любопытством уставилась на Дмитрия, за толстыми стеклами очков часто моргали подслеповатые глазки.

– Шалом… – поздоровался Дмитрий.

– Добрый день, – вежливо кивнула голова, – чем могу быть полезен?

За полками зашуршало, и на свет выбрался хозяин головы.

Был он высок, худощав и сутул. Полицейский мундир сидел на нем мешком, брюки, размера на три больше нужного, топорщились пузырем, но при этом не доставали до ботинок, открывая серые армейские носки. На рукаве мундира болтался криво пришитый сержантский шеврон.