Книга Компромат на Ватикан - Елена Арсеньева

– Да уж, тебе, наверное, проходу не дают, – фыркнул Мисюк.

Не дают, это факт. Но Сергей ничего не имел против, совсем наоборот. Вот без этого было бы худо. А пока девочки смотрят на него влажными от нежности глазками, жить можно!

– У тебя девушка есть? – спросил Мисюк, снова подливая в стакан.

Сергей терпеть не мог такие разговоры. Женщины доверяются мужчинам не для того, чтобы те чесали потом языками!

– Вы про танго что-то хотели спросить? – неловко сменил тему. – А то уже поздно, у вас же репетиция завтра утром.

– Давай, покажи мне танго, мужской вариант, – деловито кинул Мисюк, оставляя свой стакан и берясь за блокнот и ручку. Протянул пульт к проигрывателю: – Такая музыка подойдет?

Это были «Брызги шампанского» – отличная, темповая мелодия. В комнате было практически пусто, места, где развернуться, много. Сергей станцевал одну вариацию – иногда выдавал ее на показушках в «Пикассо» и во всяких других заведениях, шло на ура. Правда, привык к другой мелодии, но сейчас добавил кое-что, немножко на ходу изменил, чтобы приноровиться к «Брызгам». Мисюк смотрел восторженными глазами, порою черкал в блокноте.

– Великолепно. Зажигает, – сказал, когда Сергей закончил вариацию, и протянул ему стакан.

В горле пересохло, Сергей с охотой выпил.

– Есть миф о том, что мир был создан, вернее, рожден Шивой во время космического танца, – сказал Мисюк.

Мифов Сергей никаких не знал, но про Шиву что-то слышал. Танцующий Шива – это такая индийская бронзовая статуэтка. У парня несколько рук, стоит на одной ноге – кажется, он и в самом деле танцует. Здорово придумано: во время танца рожден мир… То-то Сергею кажется, что он создает какие-то картины, когда танцует, правда что, как будто миры рождает!

– А ты не можешь добавить в танго побольше эротики? – озабоченно спросил Мисюк.

– Да запросто!

Он выдал несколько восьмерок бедрами, потом рывков в стороны, вперед, назад – Мисюк так и ахнул:

– Ну, ты силен, красавец мой! Эх, прямо вижу, как ты можешь спектакль украсить! Но фоном тебя выпускать нельзя – все внимание на себя отвлечешь. Тебе свою сцену надо, свою собственную! Такому бриллианту нужна достойная оправа… Ладно, это дело будущего. Так сможешь завтра утром на репетицию прийти? К десяти. Меня как раз телевидение будет снимать для какой-то программы новостей…

Сергей вдруг зевнул – и тотчас торопливо приткнул стакан ко рту, стараясь скрыть зевок. Однако Мисюк это заметил:

– Ох, извини, заморочил я тебя разговорами. Ну так как, ты завтра приходишь? Мы работаем вместе или как?

Мелькнула мысль о Майе – как она это воспримет? Не обидится, что Мисюк ее из спектакля выставил, а Сергея оставил? Не следовало бы соглашаться. Черт с ним, со спектаклем, неохота Майю обижать. И тут же – ожогом! – ударило воспоминание о сегодняшнем кошмаре. Черт, как же быть? Отказаться невозможно. Надо соглашаться и как-нибудь попросить у Мисюка денег авансом.

– Я хотел… – заикнулся Сергей неловко, – я хотел вас спросить… извините, я ваше отчество забыл.

Он его и не знал, да и имени режиссера не запомнил.

– Зови меня просто Эмиль, – благосклонно произнес тот. – Вообще, по-моему, раз мы теперь вместе работаем, вполне можем перейти на «ты». Давай-ка мы вот что сделаем – давай-ка выпьем на брудершафт!

И он снова наполнил Сережин стакан чуть не доверху, а себе плеснул чуть-чуть.

При слове «брудершафт» Сергей с трудом удержался от смешка. Он только на днях узнал, что на этот самый брудершафт пьют, когда хотят перейти на «ты». Вот как в данном конкретном случае. А они на всяких междусобойчиках в студии то и дело пили на брудершафт с девчонками, с которыми давным-давно были на «ты», – исключительно ради того, чтобы лишний раз поцеловаться с ними. А раньше-то, когда этот обычай в России только ввели, – при Петре Первом, что ли, – таким образом пили между собой исключительно мужчины. Наверное, в Москве – Мисюк же из Москвы – это до сих пор среди них принято. «Брудер» – это брат по-немецки. Выпивают, стало быть, за братство. В студии «брудер» Сережа, «брудер» Костя, Петр, Олег. Если выпьют с Мисюком – «брудер» Эмиль. А круто – когда-нибудь где-нибудь назвать знаменитейшего человека этак запросто Эмилем!.. И чтобы кто-нибудь из знакомых при этом оказался. Например, мама. Она упадет. Вот будет гордиться своим Сергунчиком!

И он с готовностью поднял бокал, пробормотав смущенно:

– С удовольствием. Я с удовольствием.

Продели руки одна в другую, выпили и, произнеся:

– Сергей!

– Эмиль! – приложились щека к щеке. И вдруг Мисюк проворно повернул голову и с силой впился в губы Сергея.

Сергей был так ошарашен, что замер с приоткрытыми губами, ощутив во рту толстый прохладный язык. Он ползал там, ощупывал язык Сергея, двигался, будто наглая змея. И такое вдруг рванулось к горлу отвращение в сочетании с голубым джином – в жизни не было настолько противно! – аж в висках застучало. Потемнело в глазах; Сергей еще почувствовал, как его повело в сторону, – и повалился на пол.

Из дневника Федора Ромадина, 1780 год

24 января, Рим

Так и не смог сомкнуть глаз, хотя вторую ночь провожу без сна. Все время пытался сложить обрывки, исписанные Серджио. Судя по всему, это было письмо на трех больших листках. Первый более или менее собран, от второго и третьего – только половина.

Начал читать и остановился – отчего-то страшно. Это письмо с того света. Что откроет оно?

«Нет никакой надежды, что ты когда-нибудь прочтешь мое послание…»

Почему он так написал? Этот вопрос не дает мне покоя. К кому он обращался? К какому его другу были обращены бессвязные, разрозненные заметки, сделанные, чудится, в момент страшного душевного напряжения и полной растерянности? Чудится, мысли Серджио были разорваны в клочки еще прежде, чем убийца изорвал сами листы, на которые записаны эти мысли! Он что-то готовился совершить, какой-то поступок… еще не знаю какой. Не знаю, совершил ли.

«Нет никакой надежды, что ты когда-нибудь прочтешь мое послание. Думаю, если я смогу совершить то, что намерен, я не успею отправить это письмо. Ну а если не совершу, то, значит, я последний трус и мразь, достойная всей той низости, коя с ней свершилась, а расписываться пред тобой в этом не стоит. И без того держался я с тобой последнее время так…

Мне бы только хотелось, чтобы Антонелла никогда не…

Но с нею мне придется проститься. Пусть даже разорвется сердце.

Смогу ли? Должен. Этого они, во всяком случае, добились!»

Прочитав эти слова, я невольно остановился. Что это означает: ему придется расстаться с Антонеллой?! Неужто и правда Серджио решил пожертвовать собой ради ее брака с богатым человеком, даже и не любимым ею? Но разве он не знал, что для Антонеллы лучше жить в нищете, но любви с ним, чем в богатстве, но отвращении к другому, например ко мне? Потом, Серджио не был нищим! Отец Филиппо обеспечивал ему хоть небольшое, но устойчивое содержание. Неужели священник собирался лишить его этой помощи? А вот в другом обрывке упоминается это имя: